Когда солнце не взошло

Когда солнце не взошло

Посвящение:

66 главе манги.

Примечания:

Ну что, сбылась мечта хейтеров, сами же авторы и убили своего Боруто.

Нет, я прекрасно понимаю, что главные герои не умирают в середине 17 тома. С одной стороны, с таким сквозным ранением в груди и выбитым фрагментом позвоночника выжить невозможно, если, конечно, ты не Феннек Шэнд из «Книги Бобы Фетта». С другой, Джону Сноу смерть никак не помешала дожить до конца сериала и дальше. В общем, посмотрим, что заготовили авторы, в кои-то веки они меня порадовали. Если Боруто будет считаться погибшим, если Саске отправится пробуждать риннеган на уцелевшем глазу, чтобы воскресить ученика, если тот вернётся в Коноху по прошествии нескольких лет прямо в день свадьбы лучших друзей... Мечты-мечты.

Ладно, пора закругляться. Всё вышенаписанное не имеет никакого отношения к данному фику. Здесь совсем не о том и про другое.

Когда солнце не взошло

Дождь не прекращался уже третий день. Мелкий, нудный, забирающийся за ворот одежды, хлюпающий в обуви. С утра небо опять заволокли тучи, и чудилось, что солнце так и не взошло. Сарада бы не удивилась, если бы это оказалось правдой. Личного солнца их маленькой команды с ними не будет уже никогда.

Она не помнила, как именно ей сообщили. Точно сказала мама, но Сарада плохо слушала. Она ещё до её слов, до дрожащего голоса и часто моргающих от слёз глаз поняла, что случилось непоправимое. Ещё тогда поняла, когда переступила порог квартиры и почувствовала запах успокоительных капель. Но в тот момент подумалось, что это с папой стряслась беда, оно ожидаемо с его-то опасными миссиями, но чтобы Боруто… погиб… Это казалось невозможным, даже с его проблемной кармой, даже с преследованиями Кары, даже с угрозой Ооцуцуки. Боруто, который так любил жизнь, так умел радоваться мелочам и заряжать всех вокруг. Ему же столько лет, сколько и ей, в таком возрасте не умирают, ведь не умирают же? Это какая-то ошибка, чей-то глупый розыгрыш, но розыгрыш никак не хотел заканчиваться, а неправильная жизнь всё продолжалась и продолжалась.

Мама пыталась до неё достучаться, но Сарада не слушала, уходила в свою комнату, лежать на кровати и смотреть в потолок, или на полигон, до кровавых мозолей метать сюрикен за сюрикеном и мокнуть под дождём. Где мамуле понять, она никогда не теряла сокомандников, Сарада злилась на неё и злилась на себя за то, что позволяла себе злиться на маму.

Папа решил проблему кардинально, в своём репертуаре — сбежал на очередную сверхсекретную миссию. Сарада от него другого и не ждала. Ловила себя на мысли, что тоже ушла бы, но жалко оставлять осунувшуюся печальную маму. Кто о ней позаботится?

В глубине души теплилась надежда, что, может, всё неправда, может, Боруто жив? Она при его смерти не присутствовала, вероятно, если бы видела своими глазами, легче приняла бы неизбежное. Ей даже подробностей не рассказали, всё засекретили. Да, она была на похоронах, но не проверяла ведь, Боруто ли они хоронят? Или кого другого под хенге? Может, это гендзюцу? Она загонялась от таких мыслей и потихоньку сходила с ума.

Возможно, стоило сделать, как Конохамару-сенсей, взвалить на себя много мелких заданий и не вылезать из них? Неуклюжее четырехугольное построение их команды без Боруто снова превращалось в привычный устойчивый треугольник: она, Мицуки и Каваки. Но Каваки видеть не хотелось от слова совсем, да он и сам ни с кем не желал встречаться. Он наблюдал гибель Боруто, не защитил, не спас, а может, и руку приложил, кто его разберёт.

Конечно, отец Шикадая намекал, что Боруто сам пожертвовал собой, Сарада только улыбалась сквозь слёзы или это губы у неё кривились. Вполне в стиле друга — решить всё в одиночку, никого не спросив, у него всегда было своеобразное представление о командной работе. Но всё равно пересекаться с Каваки Сарада не могла.

Когда собственная комната и полигон осточертели, она с пугающим чувством осознала, что идти ей больше некуда. В резиденции Хокаге стало непривычно тихо, Седьмой там не появлялся, и всем заправлял его советник. К дому Боруто она и приближаться боялась, будто воцарившееся там чёрное горе могло придавить к земле и её. Да и не смела смотреть его родным в глаза. У Института её однажды остановила растрёпанная Сумире и, лихорадочно сверкая красным воспалённым взором, начала упрашивать о помощи в какой-то мести, о том, что надо вывести на чистую воду Амадо, о том, что у неё остались наработки Данзо... Сарада молчала, ничего не понимая. Её спасла Чо-Чо, которая проходила мимо, оттащила за руку от старосты и повела в кондитерскую. Чо-Чо, конечно, лучшая подруга, Сарада её ценила, очень-очень, но и её компания тяготила. Чо-Чо неизменно принималась утешать, а в итоге сама ревела белугой.

В итоге осталось только одно место, куда она могла пойти.

Дверь, как всегда, оказалась открыта. Когда он научится запирать замок? Сарада бесшумно сняла мокрую обувь, тихо прошла в холодную квартиру. Раньше здесь царил даже не минимализм, а самая настоящая пустота, больничная стерильность, благо больниц Сарада насмотрелась достаточно.

Сейчас вещей прибавилось, и большинство натаскали они с Боруто. Квартира обрастала признаками личности, как и её хозяин, которого сейчас на месте не нашлось. Фотографии яркими пятнами выделялись на тумбочке, рядом появились таблетки, которые до этого исчезали под натиском убеждений Конохамару-сенсея. Кровать находилась в непривычном беспорядке, на сбитом одеяле спал чёрно-белый кот, на появление Сарады никак не отреагировавший. В дождь Микадзуки по улицам не шлялся. Из-за плотно задвинутых жалюзи царил полумрак, сквозь приоткрытую балконную дверь доносился сквозняк, запах дождя и сигарет.

Атмосфера тоски и одиночества. Сарада вдруг поняла, что это именно то, что ей нужно. Не наигранные улыбки мамы, не объятия вперемешку с рыданиями Чо-Чо, не злость на Каваки. А именно это грустное умиротворение. Аккуратно присела на колени у кровати, погладила мягкую шёрстку Микадзуки. Кот зевнул, вытянул передние лапы, поскрёб в воздухе когтями, перевернулся на другой бок, подставляя Сараде спину, и снова задремал. Микадзуки не сидел на руках против воли, его нельзя было взять и потискать, за лаской он приходил сам.