Когда возвращается радуга. Книга I

Глава 6

Глава 6

В эту ночь огненнокудрая Гюнез так и не дождалась вызова к Повелителю.

Самое досадное, что хотелось рвать и метать, невыносимо, выплеснуть наружу душащую злобу, но… Устраивать истерики, колошматить драгоценные напольные вазы и лупить по щекам глупую Михмир прямо сейчас - было бы неразумно, ибо могло иметь непредсказуемые последствия. Однажды Тимур навестил фаворитку прямо здесь, в личных покоях, не желая терять драгоценного времени на установленные традициями церемонии подготовки его избранницы к хальвету. Просто возжелал – и появился здесь, застав почти врасплох… хоть и очень удачно – она как раз готовилась к ночи, и единственным её одеянием в тот момент оказалась пышная грива волос, ниспадающая до середины ягодиц – хитрюга Гюнез специально распоряжалась подравнивать кончики именно до этой, дразнящей, длины… О, она до сих пор помнит это удовольствие от молниеносного взятия её, словно крепости: она даже рискнула немного посопротивляться для виду… И добилась сладкой кары - наслаждения на грани боли, или боли на грани наслаждения. Похоже, что после этой ночи она и зачала. Как, однако, выигрышно для икбал обернулась блажь Солнцеликого - обойтись без установленных заветами предков предварительных ритуалов: смотрин, уроненного платка, записи в особой Гаремной книге… Ведь именно из-за этого она не получила, как полагалось бы, из рук самой валиде чашу прекрасного гранатового шербета, в который, как давно уже рыжеволосая догадывалась, подмешивалась изрядная доля средства против зачатия… Валиде, конечно, стерва, но умна, надо отдать ей должное, и когда однажды Гюнез займёт её место – многое переймёт от нелюбимой свекрови. Да. Свекрови. Ведь стоит только ей, икбал, родить сына – и уж она-то заставит Повелителя жениться, и заполучит, наконец, к своему рангу приставку «султан»… «Хасеки-султан Гюнез»…

Нет, не «Гюнез», а как-то ещё. Согласно древним традициям, при выходе замуж она наверняка получит новое имя и начнёт совсем новую жизнь. У неё родится маленький шахзаде, потом ещё один, окончательно укрепляющий её власть… Только бы мальчики, только бы мальчики! Ах, какая жалость, что нельзя определить пол младенца, пока он ещё во чреве, чтобы не тратить зря столько сил и здоровья на вынашивание бесполезной девчонки! Она вчера заикнулась об этом перед Табибом Аслан-беем, но тот глянул на неё как-то странно – старый шайтан, словно насквозь увидел все её замыслы! – и отрезал: «Будь уверен, хатун, даже, если таковое и возможно – от меня ты ничего не узнаешь».

Ах он, старый…

Выражения, промелькнувшие в прекрасной рыжей головке, никак не соответствовали образу нежной гаремной дивы, а потому – лучше их и не приводить.

Да, Повелитель мог нагрянуть сюда и самолично. Что означало насущную ежесекундную необходимость в цветущем личике – пусть даже со следами скорби от долгой разлуки, что, впрочем, свидетельствует о страстных и неподдельных чувствах… О, да, прекрасная Гюнез любила. Она пылала страстью, она обожала того, кто одарил её толикой своего внимания, а, значит, и власти: икбал уже успела насладиться прогнутыми в поклонах спинами, угоднически склоняющимися при её появлении, завистью в глазах бывших подруг, желанием уловить малейшие её прихоти со стороны не только прислуги, но и самого капа-агасы… Даже неприязнь валиде сама по себе говорила о многом: похоже, всесильная Мать всерьёз обеспокоилась, заметив, наконец, реальную претендентку в султанши. А на меньшее она, Гюнез, бывший «Цветочек», не согласна!

Когда, полгода назад, капа-агасы предложил ей весьма опасную сделку, откровенно предупредив, чем они рискуют в случае провала – она согласилась, не задумываясь. Бесшабашность молодости, безусловная красота, уверенность в своих чарах, ум, находчивость, смелость – бесспорные достоинства, однако начинающей одалиске хватило и двух недель, проведённых в Серале, чтобы понять: этого мало для дороги к власти. Нужен реальный шанс, и не один: нужно, чтобы тебя заметили. Чтобы избрали. Чтобы не чинили препятствий. Чтобы отслеживали и устраняли возможных конкуренток… И ещё множество «чтобы», с которыми новичку не справиться в одиночку; а вот, заручившись поддержкой того же Главного Евнуха, у которого не только возможности, но и глаза и уши повсюду, у него – сведения о том, кто чем дышит и что думает…

Тогда очень даже возможно. Только надо не побояться и рискнуть.

И ещё об одном размышляла «Цветочек», вступая в опасную игру. Капа-агасы Махмуду, разумеется, тоже хотелось ухватить от жизни свой кусок пирога, жирный-прежирный, и с сочной бараниной, и с драгоценнейшими специями. Дураку понятно, он делал её своим главным орудием. Тут хитроумная девица не обольщалась, и на песни о несравненной красоте, вскружившей голову даже кастрату, не повелась. Она для него – не более чем средство достижения цели. Что ж, тем старательнее он станет её оберегать.

Единственное, чего она боялась – это Ока повелителя. Но Махмуд её успокоил, сказав, что ближайшие две недели Аслан-бей заберёт волшебный глаз для какой-то там доработки, а всё это время Повелитель походит с обычным, не магическим, просто стеклянным глазом. Хоть и искусно сработанным, по виду не отличающимся от настоящего. Но если они решатся на своё великое дело – начинать надо прямо сейчас, пока можно будет отвечать на возможные расспросы Хромца, не опасаясь разоблачения.

Всё прошло как по маслу.

С каждым днём она всё ближе к сияющей вершине трона. Её младенец, её маленький будущий шахзаде скоро зашевелится в чреве. О, она проложит себе и сыночку дорогу, если надо – по телам соперниц и соперников… Да, соперников тоже, ибо не единожды слышала, что кое-кто из Визирей хмурится при упоминании её имени. Она рано или поздно вознесётся до валиде. Но у неё хватит выдержки и ума оставаться для всех с виду такой же скромницей, очаровательной простушкой, для которой важней всего в жизни – благосклонный взгляд Повелителя, а не какие-то там награды и милости. До сегодняшнего дня, во всяком случае, ей это удавалось! Наедине с собой она может беситься, потрясать кулаками, срывать зло на верной дуре Михмир, но если та вздумает пожаловаться – никто не поверит, ибо на людях её госпожа сама доброта и кротость.