Колдовстворец

Часть сороковая. Одиннадцать лет ада

Сегодня я буду кутить. Весело, добродушно, со всякими безобидными выходками. Приготовьте посуду, тарелки: я буду всё это бить.

Цитата из кинофильма «Обыкновенное чудо».

      Экзаменационная неделя пролетела для меня незаметно. Каждый день по экзамену, постоянный недосып и моя нормальная кровать. Мне дали разрешение жить эту неделю дома, но всегда быть в восемь утра в школе. Меня это радовало. Я прилетала камином в школу, сдавала экзамен и отбывала домой: готовиться к следующему. Лишь в пятницу вечером я поняла, что все экзамены сданы, и я свободна. Это меня выбило из колеи настолько, что я остановилась посреди коридора, разглядывая разношерстную толпу учащихся.

      Хотя на время экзаменов в школе мало кто оставался. Обычно к этому времени всем уже выставляли годовые оценки и распускали по домам. Лишь девятиклассники и одиннадцатиклассники толпами передвигались по коридорам из одного кабинета (в полную силу шли консультации от различных магических институтов) в другой.

      Владимир всегда и везде следовал за мной, но все же иногда мне удавалось перекинуться парочкой фраз с Малфоем.
После нашего поцелуя на поле школа гудела три дня, перемывая мне кости и в открытую называя шлюхой и проституткой. Самое забавное, что меня это нисколько не волновало. Экзамены, черт бы их побрал.

      — Что думаешь делать этим летом? — Владимир забрал у меня сумку, которая была забита теперь уже ненужной бумагой.

      — Не знаю. Это очень странно, потому что на лето у меня всегда были какие-то определенные планы. А тут я даже не знаю, что буду делать после выпускного, — я усмехнулась, вытаскивая из кармана телефон. Кто-то упорно пытался до меня дозвониться. Но разговаривать с кем-либо абсолютно не хотелось (исключая Владимира). Поэтому телефон тут же был выключен и отправлен на дно сумки. Мы развалились с ним на берегу реки, даже не озаботившись покрывалом. Он откуда-то достал две бутылки сливочного пива и сейчас мы спокойно его пили, лениво щурясь из-за выжигающего все живое солнца.

      — А ты чем планируешь заниматься? — спустя минуты три ленивого молчания спросила я, отхлебывая хоть и теплую, но жидкость.

      — Отец настаивает на том, чтобы я пошел в сборную Болгарии по квиддичу, мама намекает на карьеру артефактора, а я запутался, — Владимир не выглядел потерянным и расстроенным.

      — Игрок в квиддич-артефактор. Заманчиво, не находишь? — ухмыльнулась я, разглядывая темную гладь спокойной реки. — А главное — единственный в своем роде.
За нашими спинами послышался шорох, но мы не обратили на него должного внимания.

      — Могли бы и меня подождать, — проворчал недовольный Власов, забирая у Владимира законную бутылку со сливочным пивом.

      — Ел бы быстрее — тогда бы и подождали. А то ты еще и вторую порцию взял, засранец, — беззлобно пожурила его я, стягивая с ног осточертевшие каблуки. Зачем я их вообще надела?

      — Ты ничего не понимаешь. Голодный мужчина — злой мужчина, — подняв указательный палец, вещал Власов.

      Ситуация была домашней. Вот и недовольное бурчание оскорбленного Власова, и язвительные комментарии Владимира.
За этими мыслями я вспомнила и о телефоне. Надо его включить, иначе маман трагрессирует сюда, прямо к реке, и убьет всех, до кого у нее дотянутся руки.

      Парочка пропущенных от старых знакомых, с которыми мы договорились отметить наш выпуск (они хоть и были магглами, но все же мои одногодки, так почему бы всем вместе не посидеть в кафе?) и одна СМСка. Мне их мало кто писал, за исключением одного человека.

      «Жду не дождусь увидеть тебя в вечернем платье». И счастливая улыбка до конца дня обеспечена.
 

***

      Утро выпускного дня было наполнено спокойствием и безмятежностью… В моих мечтах. Мама, которая и до этого «прекрасного» дня и так не была эталоном спокойствия и равнодушия, окончательно слетела с катушек, пытаясь поднять мое тело в шесть часов утра, чтобы я точно не опоздала в салон красоты, куда днем ранее она меня записала, чтобы я «уж точно не опоздала, а то я тебя, Таня, знаю!». Я нервно отбрыкивалась, пока в мою комнату не поднялся Николай и не увел маман. Самостоятельно я встала в десять утра, лениво почесываясь и позевывая. Маман с невозмутимым видом сидела в своем кабинете, читая почту.

      — Завтрак на столе, — сказала она, откладывая очередное письмо.

      — Спасибо, мам, — поблагодарила ее я и пошла есть.

      В одиннадцать я уже была в салоне, кривясь из-за слишком яркого освещения в приемной, слишком сильного запаха лака для волос и такой же непонятной херни странного назначения.

      Спустя четыре часа я была готова задушиться шнуром от фена, который лежал в опасной близости от моей руки. Николай уехал, но обещал вернуться, как только вся эта вакханалия будет закончена. Наконец, порассуждав напоследок о том, какие у меня херовые волосы, меня отпустили на все четыре стороны. Николай оказался в соседнем кафе, попивая кофе и делая вид, что все так и должно быть.

      — Твоя мать зверствует и приказывает тебе через десять минут быть дома, — Николай пододвинул ко мне креманку с мороженым, окидывая мои наманикюренные ногти странным, насмешливым взглядом.

      — Очень злая и нервная? — я схватила десертную ложку и запустила ее в мороженое.

      — Ты даже не представляешь насколько, — мы с Николаем переглянулись и заказали еще по чашке кофе — ближайшие минут тридцать домой лучше вообще не приезжать.

      Когда мы появились дома, мама с грозным видом оглядела меня и тут же растаяла, требуя меня сфотографировать. Я отбивалась как могла, что-то лепеча о том, что мне некогда и вообще, я еще не позвонила Владимиру. Когда мне приказали надевать платье, я обсуждала с Владимиром то, правильно ли разводить енотов в неволе или нет. Платье смотрелось на мне превосходно, но восторга не вызывало. Оно, облегающее и через чур стесняющее движения, бесило меня еще на стадии примерки. Но делать нечего.

      — Кстати, нижняя часть юбки убирается, — мама показала мне едва заметную молнию, умело скрытую тканью. Шлейф был, но небольшой. Именно он меня и пугал.