Колдунья и палач

Глава 49

Ларгель Азо

Умирать оказалось больно, гораздо больнее, чем получать смертельные раны. Мне показалось, будто натянулась невидимая нить, скреплявшая мои тело и душу. Натянулась – и порвалась, а потом боль прошла. Я увидел самого себя, лежащего на земле – глаза закрыты, голова запрокинута. А потом вокруг заклубился черный дым – вонючий и едкий. И из этого дыма появился Харут. Он хохотал и тянул ко мне руки. Он не двигался с места, а руки удлинялись, превращаясь в когтистые лапы.

- Теперь я – царь зла! – заорал Харут, как будто обращался к кому-то. – Я получил самого Ларгеля Азо!

Он уже почти схватил меня, а я, задохнувшись от ужасной вони, упал, но чьи-то руки подхватили меня, и в них было столько силы, что сначала я подумал о небесном великане, который защищает всех страждущих. Но руки оказались женскими. Я поднял голову, отказываясь верить, и увидел такое знакомое лицо – нежное, белое, с лучистыми зелеными глазами. Эти глаза и при жизни сияли, как звезды, а теперь их свет стал еще сильнее, и для меня, грешника, казался нестерпимым. Но сквозь хлынувшие слезы я продолжал смотреть на ту, чьим проклятием я стал, и которая стала моим проклятием. Или спасением?

- Ты не получишь его, демонское отродье, - сказала принцесса Медана, потому что сейчас это была именно она, а не морок, не видение, созданное демоном.

Харут попятился, закрываясь от света, который исходил от белого лица и нежных рук. Я тоже не смог долго смотреть на принцессу, как невозможно было смотреть на солнце, и закрыл глаза.

- Ты не получишь его, - повторила Медана, - потому что он принадлежит небесам. Он мой. А ты убирайся. Милостью небес тебе дано выбирать – будешь ли страдать при существовании этого мира или после. Тысячелетия или вечность – ты ведь понимаешь, о чем я?

- Опять в цепи?! – взвизгнул Харут.

- Выбираешь только ты, - ответила Медана.

Демон заскулил. Я посмотрел на него – он уменьшился в размерах и стал размером с собаку, заламывал верхние конечности и припадал на нижние – теперь он не был царем зла, как величал себя, а был жалок.

Он метался из стороны в сторону, пытаясь укрыться от взора Меданы, но небесный свет, исходивший от нее, держал его, как веревками.

- Вечность! – заорал он вдруг. – Я выбираю вечность!!

- Пусть будет так, - согласилась Медана и взмахнула рукой.

В то же мгновение Харута сковали сверкающие цепи, и он провалился подземь, воя, как бешеный волк.

- Это была ты, - сказал я, прижимаясь лицом к ее груди и вдыхая запах – такой знакомый, свежий, придающий силы, запах белых лилий. – Сразу понял, что ты не оставила меня – из-за солнечного зайца. У тебя был ручной заяц, когда ты жила в доме отца.

- Ты помнишь, - она обняла меня, укачивая, как ребенка.

- Всегда помнил. Ты так добра, что даже лесные звери приходили к тебе и ели с руки. Ты даже демона решила спасти.

- Не я, - возразила она. – Это решили небеса. Но он сам выбрал свою судьбу. И выбрал правильно.

Мы начали подниматься в небо – летели, как птицы, хотя у нас не было крыльев.

- Лучше пострадать сейчас, - говорила Медана, лаская меня сияющим взглядом, - а потом наслаждаться вечностью, чем править землей тысячу лет и потерять небеса.

- В бессмертии нет ничего хорошего, - ответил я, ощущая блаженное спокойствие тела и духа. – Бессмертие – это проклятье.

- Бессмертие без небес, - поправила она. – Сколько раз я говорила тебе, мой рыцарь, что душа бессмертна, и она радуется, когда соединяется с небесами.

Я заставил себя взглянуть ей в лицо:

- Твои глаза… Они еще прекраснее, чем были при жизни.

Она кивнула с улыбкой.

- Значит, ты простила меня?

- Простила еще тогда, у дерева, - сказала Медана. – И все эти годы молилась за тебя, плакала о твоей душе, чувствовала твои страдания. Ты ведь мой рыцарь, забыл? Мой рыцарь навеки. Так ты обещал мне когда-то. Оставайся со мной, и твое бессмертие не будет больше в тягость.

Хотелось остаться – чтобы никогда не знать боли, сомнений, холода и голода. Не знать страданий и жить в мире с собственным сердцем. Но я беспокойно зашевелился, пытаясь посмотреть вниз, и Медана остановила полет и поддержала меня, будто я был слабым ребенком, а она – любящей матерью.

- Ты говоришь так, будто и у меня есть выбор? – спросил я.

- Есть, Ларгель. И тебе тоже небеса разрешили выбирать. Останешься ты здесь, со мной, или вернешься на землю. К ней, - она легко повела рукой, тучи разошлись, и я словно в далеком зеркале увидел Айфу Демелза.

Она стояла на коленях перед моим телом, гладила меня по голове и плакала.

- Она плачет, - сказал я.

- Да, и молится, - ответила Медана.

Фигурка Айфы казалась совсем маленькой, черной – распущенные волосы покрывали ее до талии, и платье тоже было черным – по крайней мере, мне так казалось. Я перевел взгляд на сияющую Медану, чьи одежды были белее снега, и снова закрыл глаза, не в силах вынести слепящий свет.