Колыбельная для чудовища

Колыбельная для чудовища

Я та, про кого сложили сотни сказок и легенд. Мной запугивают малых деток, да и нередко гулящих мужей. Я не помню себя маленькой. Кажется, целую вечность я была и буду такой, какая я есть сейчас. Мой единственный приют — каменная пещера. В ней я сплю, иногда выхожу погулять. Обычно по ночам, когда дневная суета утихает, и я могу насладиться спокойствием и гулом холодного ветра. Кому-то этот звук показался бы леденящим душу. Мне же его завывания — единственные песни, что могу я послушать. Я уже давно не пытаюсь жить. Покой и уединение — вот что мне хочется навсегда оставить у своего порога.

Засыпаю же я под ещё один звук, что свёл бы не одного человека с ума. Они поют мне колыбельную. Как могут, так и поют. Пусть их песни больше напоминают беспорядочное шипение, но всё же они любят меня, а я люблю их. Пусть они и стали моим проклятием. Но если бы мне предложили избавиться от него, я бы отказалась. Я так привыкла к колыбельным, что поют мне они, и к завываниям ночного ветра, что готова отказаться от всего, но только не от этого.

Я помню многое на своём веку. Мой век, да и не век вовсе. Мой век — это вечность. Вечность назад, вечность вперёд. Нет никакой разницы. Когда живёшь, как я, изо дня в день, слушая ветер да шипение змей, время останавливается, и никакие события, что сменяют друг друга, суетясь и толкаясь, словно на рынке, больше не тревожат душу. Это просто события, и они просто сменяют друг друга. Иногда я брожу среди людей по ночам. Слушаю их разговоры, прохожу мимо трактиров и кабаков. Что вечность назад, что вечность вперёд — поколения людей меняются, но сами они — ни капли. Однажды юноша принял меня за нищенку. Я замоталась в свою потрёпанную шаль и, старательно пряча глаза, хотела было скрыться, но юноша не дал мне уйти. Он схватил меня за плечо и силой повернул к себе, уговаривая не стесняться и взять у него немного денег. Я не успела отвернуться или закрыть глаза, и он так и застыл изваянием, удивлённый с бесконечным сочувствием в бездне глаз и с протянутой рукой, что держала меня за плечо. Тогда в первый раз за многие века слеза скатилась по моей щеке. Ну почему ты был так упрям? И какое тебе дело было до бедной нищенки, что скиталась грязными улицами по ночам? Чистая, живая душа. Я чувствовала её всем своим существом, трепетно прикасаясь к камню кончиками пальцев. До чего красив силуэт, лицо. Сколько наивности в этих глазах, что ещё не успели толком познать мир. Куда тебе было тягаться со мной, с той, что стара как вечность? Теперь эта душа навсегда останется такой чистой, такой живой. И никакие события и происшествия её не тронут и не загрязнят. Эти глаза всегда будут выражать сочувствие и излучать тепло. Пусть камень и кажется неживым с виду, но ты-то точно живой. Я знаю. Я чувствую.

Я перетащила камень юноши к себе в пещеру. Пусть стоит здесь. Здесь его надёжно укрывают толстые каменные стены. Здесь его фигуру не разобьют, случайно толкнув. Ты так и не понял, что случилось, да и никогда не поймёшь. Камень не знает, что он камень. Камню не бывает скучно. Так же, как и не бывает весело. Может, это и к лучшему.

Сколькие герои приходили, пытаясь убить меня. Их каменные изваяния, застыв, стоят то тут, то там рядом с моей пещерой. Мне не было жалко их. Абсолютно. Они знали, на что шли. Уж не знаю, что руководило ими. Желание признания, славы или, может быть, они пообещали убить меня ради своей возлюбленной. Уж не знаю, что за возлюбленная, которой, чтобы понравиться, нужно кого-нибудь убить. Меня поражает их наглая самоуверенность. Ни один из них не приходил бы, будучи уверенным в своей победе надо мной полностью и исключительно. Их не лишали этой веры даже человеческие каменные фигуры, что теперь вынуждены молчаливо стоять вдоль дороги к входу в мою пещеру. Неужели каждый из них считает себя лучше других? В их глазах каждый раз я читала лишь презрительное: «Тебя она сумела обратить в камень, но меня не сумеет, я ведь не ты», — при взгляде на любую фигуру, что попадалась им на пути. И вновь моя коллекция пополнялась ещё одним тем, кто лучше всех.

Никто не знает, что бы стало с тем парнем, не обратись он в камень. Может быть, влюбился безответно и спился, к концу жизни понося и ту, которую полюбил когда-то, и весь белый свет. Сколько бы человеческих судеб я ни наблюдала, ни разу любовь не пощадила ни одну. Она рвёт и режет на части их судьбы. Они страдают от неё, её же и боготворят. Как по мне, так любовь — чудовище куда большее, чем я. Хорошо, что я не умею любить, как они. Я люблю совсем не то, что привыкли любить люди.

Я люблю только вой ветра, своих змей, что поют мне колыбельные, да и, пожалуй, каменное изваяние этого парня. Мог бы хоть один из них влюбиться в камень? Что делать с камнем? Он не расскажет ничего, да и слушает без видимого интереса. Камень ничего не даст взамен любви. А им всегда нужно получать что-то взамен. Им это нужно даже больше, чем любить. Мне кажется, что они любят только для того, чтобы получить что-то. Многочисленные герои-любовнички, что обещали ради дам своего сердца убить меня, были влюблены в их красоту. Им нравилось, что эта конкретная красавица не с тем, не с этим, а именно с ним. Ради того, чтобы завоевать расположение той единственной, что красивее всех, они готовы были даже убить. И даже умереть...

Да и не знаю, если все так рвутся убить меня, может, мне и правда лучше умереть? Я не знаю, что будет со мной после смерти. Людские души, как они верят сами, попадают в ад или рай в зависимости от того, больше плохих или хороших дел душа совершила. Меня же люди называют чудовищем. Наверное, для моей души не найдётся места даже в аду. Да и неизвестно, где будет лучше — в аду или в моей пещере, где стоит, застыв в камне, единственная чистая душа из тех, что встречались мне. Я, наверное, и правда чудовище.

Однажды в мою пещеру беспардонно ворвался ещё один. Он держал в руках меч, оглядывая пещеру. Мне было уже всё равно. Я устала. Он так наивен — думает, что я не смогу обратить его в камень, если он будет смотреться в меч. Ха! Будто это что-то меняет. Будто в зеркальной поверхности меча мой взгляд и не мой уже вовсе. Нет. Я просто не стану поднимать взгляда на него. Пусть совершит то, зачем пришёл. Нельзя же вечность слушать колыбельные змей да размышлять о будущем камня, которое было бы у него, не обрати я его в холодное изваяние. Я устало смотрю в пол. Его это даже не настораживает. Он считает меня, как и многие другие, лютым чудовищем, для которого нет больше радости, чем убивать, превращая в камень. Он уверен в своей победе, как те сотни, что приходили до него. Пусть. Пусть хоть один оправдает свою веру в себя. Мне не жалко.