Конец вращения

Конец вращения

- Ты тесто, обычное ожившее тесто! Лох! Я тебя ненавижу! - она кричала, практически выплёвывая мне в лицо, свои истеричные ругательства.

Я видел каким необратимым отчаянием пылают её глаза. У неё нервно дёргался подбородок. Она билась в припадке отвратительного бешенства, визжа и брызгая слюной.

Я мог не сомневаться - она окончательно решила меня бросить.

- Собачка. Глупая собачка, - чуть слышно прошептал я опухшими губами, не в силах согнать с лица дурацкую улыбку уязвлённого человека.

Не знаю, что больнее ранило её: то, что я обозвал её тупой сукой или то, что упомянул её низких сородичей. Впервые за всё время, что мы жили вместе, Рыжая укусила меня. Лисьи клыки вонзились глубоко мне в щёку. Стало нестерпимо больно. Я инстинктивно схватил её за горло, пытаясь не дать ей резко дёрнуть головой. Клыки крошили моё лицо. Мы закружились по гостиной в нелепой борьбе, пока не упали на пол у камина. На какую-то секунду Рыжая потеряла сознание, ударившись головой. Из её пасти выпал кусок моей плоти и я понял - после такого я больше не смогу её любить.

Когда всё было кончено, я ввалился в гараж, шатаясь и сжимая в руке часть своей щеки. В голове крутилась только одна мысль: необходимо срочно добраться до пекарни, пока не зачерствели края, иначе на место родного мякиша придётся ставить имплантат.

Но и новенький Fox Rover, и старый Wii Liss высились полуразобранными грудами металла. Я вспомнил, что пару дней назад, во время очередного приступа, снял с них шаровые опоры и унёс трогать в спальню. И хотя это была полностью моя инициатива и моя личная перверсия, я по привычке обозлёно обвинил Рыжую. В таком огромном доме ни одного сигвея или самоката! А сколько времени я умолял её купить зорб?! Тварь!

Бормоча проклятья, я покатился по подъездной дорожке к воротам. В этом униженном вращении по пыльному асфальту был только один утешительный момент - особняк находится на самой вершине холма и спуск не должен отобрать у меня много времени и сил.

*

- Ты знаешь, последние месяцы меня мучает один и тот же кошмар. Раз за разом во сне за мной гонятся звери. Причём каждый раз разные: волки, лисы, медведи, даже зайцы. Я пытаюсь укатиться от них, спрятаться, но постоянно застреваю и вязну, то в плотном кустарнике, то в непролазной грязи, то в глубокой яме. И в конце концов какое-то из этих животных настигает меня. А затем начинает жрать. Заживо рвёт меня на части, пока я в ужасе не проваливаюсь из сна в реальный мир. Каждую ночь раз за разом я погибаю от чужих клыков под довольное урчание. Такая многосерийная трагедия без вариантов на спасение.

Пасечник ненадолго напряг доступные мышцы лица, что должно было означать сочувствующую улыбку.

- Если ты собрался играть в искренность - играй до конца, - прогудел он своим скрипучим голосом. - Ты же во всех окружающих тебя людях видишь зверей. В Рыжей, во мне, во всём нашем окружении. Это твоё выпендрёжное высокомерие, брезгливый взгляд, как будто ты случайно зашёл в хлев, а не в пятимиллионный особняк. Его не скрыть. Да ты и не старался его скрыть ни на секунду, с тех пор как появился здесь. Так что звери снаружи - звери внутри, без всякого фрейдизму.

Он придвинул к своим ногам небольшой дубовый бочонок и достал из него кусок моего лица. За несколько минут оторванная краюха полностью пропиталась тягучим мёдом. Осторожно, стараясь не раздавить своими грубыми пальцами, ставшую податливой, часть моей печёной плоти, он приложил её к ране. Я сразу почувствовал облегчение. Медовая смазь притушила зудящую боль. Я ощутил во рту сладость и цветочный аромат.

- С мятой, - сглотнув терпкую слюну, констатировал я.

Пасечник лишь довольно хмыкнул и принялся укреплять края раны чёрным лейкопластырем.

- Спасибо, что спрятал меня. Не думал, что они так быстро выставят засаду.

- Почему ты уверен, что караулят тебя? - возразил он.

- Это же волки. Я видел их в кошмарах.

Мы сидели у бассейна его шикарной виллы. Вокруг никого не было, видимо Пасечник отправил прислугу по домам. В трёхстах метрах выше по холму из-за кипарисов виднелся особняк Рыжей.

- Почему ты мне помогаешь? - спросил я, осторожно ощупывая края раны.

- Это любовь.

Его полупарализованная неживая физиономия, кусаемая долгие годы сотнями пчёл, повернулась ко мне. Казалось бы на фоне безразличной мясной маски, давно ставшей ему вместо лица, глаза должны выделяться особой живостью. Но они тоже ничего не выражали, как будто я только что задал вопрос безразличному чучелу. Сжалившись надо мной, Пасечник ещё раз ненадолго напряг функционирующие мышцы в лице, обозначив эмоцию.

- Шутка.

- Всё равно, - отмахнулся я. - Я достаточно уверен в себе, чтобы без страха принимать любую любовь.