Конечно он

Главы 1, 2

ЧАСТЬ 1


– Я очень хорошо соображаю! Потому что я вычислил, кто будет генеральным секретарём ЦК КПСС в случае смерти действующего. Всё очень просто – тот, кто значится председателем комиссии по организации похорон усопшего гения-руководителя.
Когда я впервые предположил об этом, мне было всего четырнадцать лет. В этот день скончался товарищ Брежнев, поэтому были отменены все уроки, нам раздали газеты, и мы усиленно изучали некролог и остальные статьи о горе утраты. Все учителя ходили из кабинета в кабинет и перешёптывались – «Кто же теперь будет генсеком?» Они обсуждали разные кандидатуры, а я ждал, прав ли окажусь в своём умозаключении.
Как же этот интерес меня грел и будоражил! Ещё ни разу в моей жизни не было таких удивительных, завораживающих дней!
Вообще, помимо азартного ожидания, эти траурные ноябрьские дни доставили мне много и простого удовольствия.
Во-первых, мы не учились. Мы зачем-то переходили из кабинета в кабинет, хотя проще было оставаться в своём классе. И комсомольцы-активисты читали нам то статьи из утренних газет, то отрывки из «Малой земли» и остальных нетленок товарища Брежнева. Ну, а если в кабинете, где должен был проходить урок, имелся телевизор, то мы по сорок пять минут слушали печальную и торжественную симфоническую музыку.
А, во-вторых... наша завуч плакала! Плакала, утирала слёзы платочком, выжимала сопельки из носа и всхлипывала. А ещё приговаривала:
– Что же теперь будет? Он же боролся за мир... Вдруг война начнётся?..
Она искренне страдала. А я, хоть и тихо, но от всей души радовался! Мне было хорошо от её боли!
А ведь совсем недавно казалось: ничто на неё не сможет подействовать! Она даже спокойно рассказывала нам, как однажды из-за рассеянности лаборантки ей в сапог попала какая-то щёлочь и прожгла палец. Она чувствовала боль, пока шла домой, и была изумлена, обнаружив причину жуткого дискомфорта. Эту страшную историю завуч-химоза рассказала нам перед первой лабораторной по химии в целях предостережения при работе с химикатами.
Прошло немного времени, и я подумал, что, наверняка, щёлочь попала в её сапог не случайно... И, возможно, это была не оплошность лаборантки, а чей-то намеренный поступок. Стервой она оказалась ещё той...
И вот теперь... Переживает она? Так ей и надо! Теперь мы с ней поменялись местами: ведь обычно-то она радовалась, что заваливает меня по химии, а я весь трясусь от несправедливости и бессилия. И ладно бы я ни фига в этой химии не смыслил, так нет же, просто лично я ей не приглянулся!
Вот бы ещё кто-нибудь небезразличный этой непробиваемой химозе умер! Она бы снова плакала, а я бы радовался!
И...
Ха-ха! Я не только угадал с председателем комиссии по организации похорон: действительно, именно его внеочередной пленум избирал генеральным секретарём! Я будто накаркал – генсеки принялись помирать...
И мы опять не учились по несколько дней: читали газеты, слушали симфонический оркестр и смотрели прямые трансляции похорон.
А завуч-химоза плакала!!! Она жутко боялась нестабильности и происков империалистов!
Уже прошло столько лет, а мне до сих пор хорошо, когда я вспоминаю об этом!
Вообще, эту стервозину многие ненавидели. Писали записки – «Химоза-заноза» – и раскидывали по партам и даже подкидывали ей на стол. А ещё в её кабинете химии харкали на пол и высмаркивались в шторы. Не говоря уж о разбиваемых по воскресеньям стёклах.
Ну, разве нормальной училке будут такие подлянки устраивать?
С этой чёртовой химией я наизнанку выворачивался: помимо того, что этот предмет я прекрасно понимал, так ещё и учил параграфы слово в слово! Но она находила к чему придраться! А ещё подкидывала мне такие вопросики, на которые я не мог ответить просто потому, что они были не по школьной программе!
«Почему вы меня заваливаете?» – спросил я однажды.
«Ты мне не нравишься. И очень жаль, что при переезде ты не сменил школу! Надоел ты мне, умник!»
Никогда не забуду её гаденькую улыбочку!
Да, мы переехали, и мама уговаривала меня перейти в другую школу, но мне так не хотелось быть новеньким, а тем более учиться-то оставалось немного...
«С химией проблемы закончатся», – пыталась убедить меня мама.
Но этим только укрепила моё решение доучиться со своим классом – уйти, значило проиграть химозе!
В общем, эта игра с химозой дошла до того, что за первое полугодие выпускного класса она мне выставила «трояк», оценив устроенный ею зачёт по задачам «неудом» – я уверен, что зачёт этот она придумала только для того, чтобы мне в очередной раз нагадить, ну какие зачёты могут быть в школе! И тогда я пошёл на крайнюю меру. Не зря же я такой сообразительный и раз уж додумался про назначение генсеков, то и придумал, как поставить на место завуча-химозу!
Крайней мерой стало обращение к директору – благо, генсек, появившийся в марте 1985 года, здравствовал и объявил в стране гласность и перестройку. Эти-то перемены и сделали меня уверенным, а директора заставили прислушаться к проблемам ребёнка! Короче, эта поганка-химоза прикусила язык, и за второе полугодие я получил «четыре».
И расслабился – решил, глупенький, что теперь-то аттестат мой будет только с четвёрками и пятёрками. Э-хе-хе... В конце мая, когда нам выдали расписание экзаменов и консультаций, химоза успела шепнуть мне: «Тринадцатого в РУНО совещание по поводу выпускных вечеров, так что директора не будет! – именно на тринадцатое июня был поставлен экзамен по химии. – Я поставлю тебе «три», и итоговая выйдет «тройка»!»
Эта зараза знала обо всём и составила расписание экзаменов так, чтобы химия совпала с директорским совещанием! Скотина!
Блин... Хорошо ещё, что предупредила. Спасибо, дорогая учительница, дала время подумать!
Я понимал – единственное, что может меня спасти, это её отсутствие на экзамене. Тогда принимать химию станет биологичка, и всё будет в порядке!
Но что сделать, чтобы химоза тринадцатого не появилась в школе? Она одинокая женщина, и нет человека, с которым может случиться несчастье и это обстоятельство преградит ей дорогу в школу. Убить генерального секретаря? Она всего лишь расстроиться и в лучшем случае экзамен перенесут. Да это и не смешно, это глупо...
Она даже о собственной боли, хоть уже и испытанной, не особенно переживает... Вот если бы ей сожгло тогда полноги, может...
Я хорошо всё это понимал и поэтому принял решение... А что было делать? Другого выхода у меня не было! Ведь только при аттестате без троек я получал право сдавать всего два вступительных экзамена в институт – ввели столь удачное условие в этом году! Ну как можно было упускать такой шанс?! Никак нельзя!
...Решение нисколько не испугало меня. Наоборот, я сосредоточился, всё обмозговал. И...
Накануне экзамена я отнял у химозы её булочку с изюмом. Я умный, и всё прошло гладко, без свидетелей.


Глава 1

Ненасытный монстр-дождь пировал, жадно поедая горячие летние дни. Монстр напал на московское лето, безжалостно отнимая у города тепло. И хохотал до слёз, радуясь победе.
Москвичи недовольно посматривали на монстра и, огорчённо вздыхая, скрывались под зонтами от порывов его хохота...
...Цветастый зонтик отважно отражал потоки дождя, надёжно защищая девушку, которая шла очень быстро, легко перескакивая через лужицы. Она почти не обращала внимания на дождь и старалась не промокнуть лишь по привычке.
Когда она достигла пятиэтажного здания старой постройки, почувствовала, как задрожали ноги и мгновенно пересохло во рту. Ещё бы... Ведь она оказалась в здании педагогического института. Да не просто так, а узнать результаты вступительных экзаменов.
Вся дрожа, будто в ознобе, девушка подошла к стенду, на котором были прикреплены листы со списками счастливцев. Счастливцев, успешно сдавших вступительные экзамены и зачисленных в институт.
Взгляд её устремился к перечню фамилий. Как обычно, было очень много фамилий, начинающихся на «К», но зато по этой букве было легко ориентироваться, ведь её буковка была следующей. И...
Есть!
Лаврентьева Ольга Михайловна.
Глаза Оли радостно вспыхнули – поступила... Поступила!!! А ведь как боялась – вдруг не хватит её девятнадцати баллов...
С этого момента жизнь показалась Ольге Лаврентьевой сказочной, как и всё окружающее. А любимый дождь и вовсе стал божеством, этот ливень, обрушившийся на Москву!
– Списки по группам и расписание занятий будут 27 августа, – прочитала она объявление, помещённое под перечнем поступивших. – Как же здорово!..
Как же всё здорово и прекрасно!
Она вышла на улицу и... побежала! Она, подхваченная крыльями удачи, спорхнула со ступенек и, не открывая зонта, помчалась под благословенными дождевыми струями! Нет, не обманул её любимец-ливень... Будто нарочно намекал на осуществление её желания!.. Оля бежала, с удовольствием шлёпая по лужам и разбрызгивая вокруг себя фейерверки дождевой воды.
Теперь быстрее домой!
В метро Оля немного пообсохла. Её даже не беспокоила духота, до того она была рада! Но всё же, оказавшись на поверхности, она с наслаждением вдохнула приятного влажного воздуха. Жизнь прекрасна!
Лето 1987 года Оля Лаврентьева не забудет никогда в жизни. Счастье незабываемо!
…Оля жила в самом конце Ботанической улицы, там, где улица упиралась в железнодорожную линию. Это был тупик, который Оля называла «небермудский треугольник». Потому что скопление кирпичных домов было тихим, уютным и очень симпатичным местом, и жить в этом треугольном квартальчике, притаившимся за громадой Ботанического сада, было замечательно.
Ливень закончился, ушёл, унося за собой шлейф из моросящего дождичка. И Оля наслаждалась мягкой, пасмурной погодой и своим хорошим настроением.
Вот она нырнула во дворы, где могла бы ориентироваться даже с закрытыми глазами, и увидела свой дом – дом, застеленный дождевым тюлем, показался ей ещё более любимым. Или, может быть, Оля повзрослела за прошедший час? Но как бы там ни было, она с улыбкой вбежала в подъезд своего кирпичного жилища.
Её родной подъезд, где всё близко и знакомо: и выбоинки на ступеньках, и потёртые перила, и почтовые ящики. И запах – хороший аромат чистого дома.
– Вечер добрый, – услышала Оля, когда преодолела один лестничный пролёт.
Она вздрогнула и... улыбнулась.
Сегодня всё вызывало сияние её прекрасных глаз. Даже приветствие этого мальчика-соседа Димы, который жил этажом выше.
– Вечер? – она взглянула на часики. – Действительно, уже пятый час... Здравствуйте.
Он, словно заворожённый, смотрел на неё. Они столкнулись на лестничной площадке возле окна, и Дима впервые заметил, что на свету её серые глаза становятся голубоватыми.
– Вы в институт поступили? – смущённо проговорил Дима, и щёки его порозовели.
– Угадали! – кивнула Оля.
И подумала: «Странно, мы с ним общаемся на «вы». Хотя, нет, не общаемся. Всего лишь здороваемся. Это мамы наши стали приятельницами, вместе иногда в Ботанический сад гулять ходят».
– Поздравляю.
– Спасибо.
И Оля пошла вверх по лестнице.
Дима зашагал вниз.
На верхней ступеньке она остановилась и взглянула в окно – через мутноватые стёкла было видно, как сосед-Дима идёт прямо через двор, бредёт, опустив голову.

* * *

Она никогда не понимала, почему смотрит на него. Наверное потому, что очень часто видит его в окно. Отчего-то так получалось: стоило ей посмотреть в окно, так в большинстве случаев Оля видела этого мальчика.
– Просто он возвращается из школы, когда я уже успеваю пообедать, – решила она. – И уходит на какие-то спортивные занятия, когда я заканчиваю делать уроки. Случайные временные совпадения.
Дима с семьёй переехал в их дом три года назад. Соседи сверху разъезжались – молодая семья и свекровь. А Димина семья соединялась.
– У них отец запил, – мама Оли узнала об этом от собиравшейся уезжать соседки. – И жена устала: его запои детей травмировали и её мучили. Они развелись и разъехались. А через несколько лет мужчина одумался. Сам бросил пить – а это важно, ведь лечиться без толку, если нет желания завязать с алкоголем. И вот теперь съехались снова...
Когда Оля увидела Диму в первый раз, то решила – он намного моложе, пацан.
Он не пошёл в их школу, ездил в старую.
«Сколько же ему ездить! – подумала тогда Оля, но... – Я бы тоже не смогла перейти в другую школу».
Дима был небольшого роста, здоровался с ней на «вы»... Именно поэтому Оля решила, что разница в возрасте у них не меньше трёх лет! И каково же было её удивление, когда после летних каникул новый сосед Дима вырос! Он стал выше Оли сантиметров на пятнадцать, а то и больше! И...
– Здравствуйте, – его густой голос удивил её не меньше его стремительного роста, когда они столкнулись возле подъезда.
Оля кивнула, а он улыбнулся её изумлённым глазам.
... – Мам, у нас мальчишки после восьмого класса вытянулись очень заметно, – растерянно глядя в окно на идущего к подъезду Диму, как-то проговорила Оля.
– Это ты про нашего соседа сверху? Так он же всего на год моложе тебя, Оль!
– Да-а?
– Да.
– С соседкой, его мамой, в нашем магазине в очереди разговорились. До этого только здоровались, а тут... Знаешь, такая приятная женщина оказалась! Мы даже с ней договорились в субботу на пару часиков в Ботанический сад сходить.
Оля улыбнулась маме.
На год моложе. Но ведь на целый год!
Тогда, в шестнадцать лет, год был внушительным временным отрезком. Наверное потому, что ещё много-много времени впереди. И только не одно прожитое десятилетие позволяет даже пять лет считать незначительной разницей в возрасте: а уж год-то...
Но тогда этот самый год был пропастью, которая разделяла их.
Оле казалось при их случайных встречах, что Дима – этот милый мальчик – хочет о чём-то ей сказать, так он смотрел...
Но этот самый год не давал ни ей понять, ни ему решиться.