Консерватория: музыка моей души

Глава 1

Едва влажная тряпка скользила по крышке старого рояля. Он был похож на потрепанного черного лебедя, не ушедшего, когда было должно, и теперь доживающего свой век без возможности взлететь. Провела куском ткани, смахивая пыль. Тряпка то и дело цеплялась за отшелушивающийся от старости черный лак, открывающий прожилки светлого дерева. Казалось, будто выступившие от древности вены изрезали поверхность рояля, а закрытая крышка инструмента так отчаянно походила на крыло, что ассоциация стала почти уверенностью, и, показалось, вот-вот послышится стон утомленной птицы, уставшей от одиночества и бессмысленности давно уже тягостного существования.

Очистив как горизонтальные, так и вертикальные поверхности давнего инструмента, провела рукой по крышке, скрывающей пожелтевшие от времени клавиши. Мне тоже не хватает полета, как и этому старому черному лебедю. Улыбнулась, будто замершей в радостном ожидании когда-то великолепной птице, и едва слышно прошептала:

- Сейчас… уже почти… - после чего подняла маленькую крышку и коснулась клавиш. Они все те же: грязно-желтого оттенка с потрескавшимся лаком. Черные сохранились немного лучше, но и они местами облуплены. Бедный старый черный лебедь. Блиставший когда-то и отдавший всего себя. Теперь уже никто и не вспомнит твоего звучания. Все, что можно было взять у тебя, уже взято. Теперь ты лишь памятник былой славе, никому не нужный и покрывающийся пылью. Хотя так уж и никому? Сделала два шага и бережно подняла тяжелое черное крыло, открывая вид на струны, зафиксировала крышку, провела пальцами по натянутым металлическим жгутам. Те отозвались тихим, еле различимым гулом, словно давно задубевшие нервы. Возвратилась и села на старый винтовой табурет. Руки замерли в миллиметре над клавишами.

- Ну что ж, приятель, давай попробуем вспомнить чувство полета, - тихо произнесла и опустила пальцы, глубоко погружая грязно-желтые пластины. Ощущение, будто с непривычки они увязали, утопали в штульраме словно в трясине, недоверчиво прятались, страшась быть обманутыми, но скоро мы приноровились друг к другу, увлекаясь мелодией все больше, и они стали послушней, доверившись моим рукам.

Звук старого рояля словно голос старика: кое-где прорывается сип, а то и скрип, но чувствуется скрытая не до конца растраченная сила, мелодичность и певучесть. Что это, как не едва не забытая воля к жизни? И даже фальшь давно не настраиваемых струн не перекрывает былого величия звука. Улыбаюсь, и мелодия полностью захватывает нас, меня и моего старого черного друга – лебедя с одним крылом.

Тональность Лунный Сапфир. Моя любимая. Я закрываю глаза и перед внутренним взором будто разливается море, играющее всеми оттенками синего. Оно ласкает мои пальцы. Морской ветер едва заметного голубого оттенка переливается и вьется вокруг меня, не задевая ни волос, ни кожи. Он играет со мной на расстоянии. Сердце охватывает тоска. Сильная, будто звериная. До боли хочется почувствовать хоть малейшее дуновение, завивающегося в спирали, сверкающего голубыми искорками ветерка. Пальцы уже не ласкают клавиши, а бьют, умоляя и одновременно неистово требуя прикосновения. Неосознанно подаюсь вперед, чтобы ощутить движение легкомысленного и немного жестокого порыва воздуха, и в этот момент раздается скрип двери. Волшебство момента пропадает, осыпаясь стремительно угасающими сапфировыми искорками, а я открываю глаза.

У двери, облокотившись плечом о стену и скрестив руки на груди, стоял незнакомый мужчина и внимательно смотрел на меня. Нежданный гость был высок и черноволос. От его внушительной атлетически-сложенной фигуры веяло неприкрытой властностью и силой. Зеленые глаза смотрели прямо в мои собственные, как будто пытаясь найти подтверждение каким-то своим мыслям. Все время, что мужчина посвятил изучению моих глаз, в комнате царила тишина. Я словно застыла в той позе, в которой увидела его: повернув голову к выходу и едва оторвав пальцы от клавиш. Я знала, что не совершила ничего предосудительного и ругать меня не за что, но внутри, вопреки логике, легким тремоло дребезжал трепет от появления незнакомца. Наконец, придя к решению, что стало ясно по сведенным друг к другу бровям, мужчина произнес:

- Как вас зовут?

Голос оказался глубоким и сочным, с дремавшими где-то в глубине, на самой периферии слуха рокочущими нотками, словно лава, едва начавшая бурлить глубоко в кратере вулкана. Слова обволакивали черным бархатом, одновременно лаская и требуя подчинения, а конкретно сейчас - ответа на заданный вопрос.

Я сморгнула наваждение, сглотнула непонятно откуда взявшийся в горле сухой ком и произнесла, перемещая руки на собственные колени:

- Таллия Хейс. А вас?

Не знаю, почему спросила. Слова слетели с языка как горячие угольки, которые невозможно удержать. С другой стороны, почему мне было не спросить о его имени, если он без видимых на то причин поинтересовался моим?

Губы мужчины дрогнули в мимолетной немного ироничной улыбке, и снова зазвучал голос цвета горького шоколада:

- Маркас Двейн.

Я удивилась. Не думала, что на этот вопрос он ответит, да и на мгновение мне показалось, что он принял решение представиться в самый последний момент, как будто неожиданно для себя.

- Таллия Хейс, я приглашаю вас к обучению в консерватории имени Вилмара Аберга Мироносца.

Я что-то говорила про удивление? Ерунда. По-настоящему изумлена я была именно сейчас, после этой невозможной фразы, произнесенной сильным, словно ветер, гнущий стволы деревьев, не терпящим возражения голосом. Консерватория Аберга – самое известное и самое закрытое высшее учебное заведение Эйрина. В него стремятся попасть все музыкально-одаренные жители Эйрина вне зависимости от сословия, но поступают только упорные, целеустремленные и, конечно, талантливые. Поговаривают, для зачисления нужно обладать всего одним качеством, но никто доподлинно не знает, каким. Скептики утверждают, что это увесистый кошелек с золотыми монетами, а романтики – что в консерватории учатся люди, чувствующие музыку. Так или иначе, я поступать не планировала. Ни у меня, ни у моей семьи не было достаточно средств, чтобы нанять мэтра с достойной репутацией, который помог бы подготовиться. На то чтобы снимать жилье в другом городе тоже бы не наскреблось. Поэтому консерватория Аберга была даже не мечтой, она была сродни света далекой звезды в утреннюю пору - чем-то эфемерным и недостижимым.