Кошачья Шерсть (зимний ноктюрн)

Кошачья Шерсть (зимний ноктюрн)

Окно.

Стол у окна.

Стылый, никому, в сущности, не нужный хмурый зимний день за окном.

Скрюченный палец одинокого дерева за слегка измазанным морозом стеклом. Покачивается.

Нет дерева - только палец: то ли грозит, то ли предостерегает, то ли указывает на что-то.

Небо.

Тусклое низкое небо.

Ослепительное небо, когда  смотришь на него из сумрака длинной узкой комнаты.

Кажется, что нет ничего за окном кроме изуродованной морозом голой ветви и стылого жуткого неба. Бывает такое, когда ничего нет.

Свет из окна опрокидывается плоскостью на плоскость стола. Свет почти овеществлен, он почти телесен, он почти похож на застиранный тюль, он - почти он.

Зелень сукна на столе. Стол стар, очень стар. На днях столяр врезал в него новые замки, перетянул петли на дверцах и отремонтировал ящик в левой тумбе. Поэтому стол чувствует в себе молодую кровь и держится молодцом. Но по-прежнему недослышит собственный скрип.

На столе – слева - лампа. Стеклянный колпак надтреснут, но это обстоятельство не мешает ей гордиться собственным происхождением. Напротив. Древний род, штучная работа. Она ощущает себя реликтом и реликвией. Она умна, она даже остроумна. Она знает за собой эту слабость и, как истинная дама, не упускает случая ею воспользоваться.

Справа - письменный прибор из серого мрамора. Таким мрамором в старину выкладывали полы в привокзальных туалетах, но наш герой, разумеется, к этому обстоятельству отношения не имеет. Тем не менее, факта не оспаривает. Не опускается до обсуждения, сохраняет достоинство. Невозмутим.

Бронзовый колпак на чернильнице - набекрень. Ее утроба на треть заполнена чернилами, которые, высыхая, золотятся.

Ручка топорщит давно не чищенное перо из своего ложа - желобка в мраморном теле. Она страстно желает уколоть.

Прибор говорит на три голоса, но голова у него одна. Правда, со стороны это не слишком заметно.

К шершавому, в старой лакировке боку стола жмется корзина для бумаг. Она пуста, просто пуста. И от этого обстоятельства - весела. Просто весела.

Стул влачит свое стулье существование и исполняет служебные обязанности на издавна определенном и указанном ему месте. Он тоже стар, он ровесник стола. Его давно не чинили, но у него отличный слух. Любит поскрипеть на судьбу. Однако, не представляет, куда может завести длинный язык при деревянной голове.

По комнате мечется молодая женщина. Она чем-то озабочена, взволнована, расстроена. Она заламывает руки, что-то бормочет, порой вскрикивает. Она стремительно присаживается на стул, встает и снова садится. Она сжимает в руках исписанный лист бумаги. Она то комкает его в кулаке, то расправляет, читает, вновь сминает и, измятый, прижимает к груди обеими руками

Дневной свет промокает в зелени сукна; проливаясь со стола в комнату, он словно бы покрывает все в ней находящееся тонким налетом тины. Но и при таком освещении никто не стал бы оспаривать факта, что женщина хороша собой, что щеки ее свежи, глаза изумляют, волосы-кудри, пальцы предрекают, а грудь высока и недоступна.

Вот она стремительно покидает комнату. Хлопает дверь.

- Уф! - подает голос стул. - Наконец-то. Задергала она меня сегодня вконец. Какое скверное настроение, право… Кошачья шерсть…

- При чем здесь кошачья шерсть? - осведомилась лампа с высоты своего положения. - И вообще, почему вы все время скрипите? Чем вы не довольны? Объясните-ка нам.

- Что-что? - переспросил стол.

- А я бы его уколола, - вожделенно произнес прибор голосом ручки.

- Хи-хи! - обрадовалась невесть чему корзина.

- Тише!

- А вот скажите мне, были бы вы довольны, если бы на вашу голову постоянно садились? В буквальном смысле? Особенно коты. Ненавижу котов! Эта шерсть…тьфу! Скверное настроение. Ох, судьба….

- Позвольте узнать, когда в последний раз вы наблюдали кошачьих в этом доме? И где именно у вас собственно голова? - спросила лампа, невинно улыбнувшись трещинкой в стекле. - Вот эта, простите, засиженная подушечка и есть голова? Умоляю, не говорите об этом никому.

- Что-что? - снова попытался вникнуть в суть стол.

- Ах, я бы его уколола…

- Ха-ха!...

- Вам хорошо рассуждать. - вздохнул стул. – Вы - наверху. А тут…Нет, чем такая судьба - лучше полное ее отсутствие.

- Ах, не говорите про судьбу, не говорите. Не говорите так. Когда я думаю про свою, горемычную, у меня от печали и безысходности запотевает стекло. А это вредно, оно и так надтреснуто. Я, знаете, тоже желала бы многое изменить. Моя доля - рабская, кто захочет - включит, кто пожелает - выключит. А я жажду гореть сама по себе. Гореть и светить. Сама, понимаете? Происхождение-то у меня - слава Богу! И потому - молчите, молчите. Лучше напрягите фантазию и вообразите, что там, где, вы говорите, у вас голова - у вас не голова.

- Что-что? Вот это да! - не поверил своим ушам стол.

- Ух, я бы…

- Что же может быть на месте головы, если не голова? - не проникся мыслью лампы стул. - Объяснитесь-ка.

- Все очень просто, мой друг. Вообразите, нам, женщинам, иногда нравится посидеть на коленях у мужчины. Мужчинам, напротив, частенько бывает приятно подержать на руках женщину, заметьте - чужую женщину. Вы, надеюсь, мужчина? Включите воображение. Или  вы поражены его отсутствием?