Кошмары

Кошмары

-Святой отец! Отец Блез! – мальчишка торопился поделиться своими переживаниями, его аж распирало от бушующих внутри чувств, но он всё равно заставил себя приостановиться на пороге скромной кельи единственного близкого ему человека.

            Отец Блез – священник земли Авьерр был человеком в высшей степени добродетельным. Он никогда и ничего не брал для себя лично и стремился разделить всё, что имел, со страждущими. Именно за это его любили, и за это же – боялись. Все знали, что отец Блез живёт по закону небес, и с ним нельзя договориться или подкупить его, но зато можно попросить помощи.

            Отец Блез был укором, воплощением совести. Всякий, кто получил вначале помощь, клялся ему:

-Я вас не забуду!

            Но стоило делам пойти в гору – торопился забыть о днях своей слабости и минутах своего ничтожества и при встрече со священником Блезом либо вел себя холодно, либо равнодушно, а порою и грубо.

            Однако ни грубость, ни холодность не трогали Блеза. Он просто не замечал всего этого и даже того, кто прежде насмешничал над его скромной и тихой жизнью, привечал в случае надобности и приводил к спасению.

            Внешность, между тем, у него была самая обыкновенная. Такие люди – неказистые, маленькие, тихие встречаются среди дворян и крестьян, ремесленников и торговцев – их легко встретить и также легко забыть, потому что во внешности нет ничего выдающегося – ни красоты, ни величия, ни уродства – обыкновенность!

            И единственное, что, пожалуй, отличало отца Блеза от прочих представителей самой обыкновенной наружности – это глаза. глаза, которые как будто бы смотрели в самую душу человека и видели куда больше, чем он сам стремился о себе показать; взгляд светлый и чистый, какой редко встретишь и от которого становится тревожно и неуютно, когда на душе есть сомнения и грехи; усталый и печальный взгляд…

-Что случилось, Филипп? – отец Блез, несмотря на ранний рассветный час, занимался копированием священных текстов для раздачи неимущим церквям, которые не могут позволить себе иметь оригинальные молитвенники.

            Он совсем не рассердился на появление Филиппа – мальчишки двенадцати лет, волею судеб живущего под его покровительством в церкви. Сирота, разлученный с лаской детства, он обрел приют под тихим и спасительным взглядом священника Блеза и сам проникся святостью веры. Иногда он даже с присущей сиротству робостью заговаривал о том, чтобы сделаться послушником, но отец Блез лишь качал головою, зная, что Филиппу понадобится большое везение или же напротив – большая неудача, чтобы сделаться священнослужителем.

-к тому же, - ты не знаешь жизни, - добавлял отец Блез, желая, чтобы его отказ и без того тактичный, звучал еще мягче. – Ты не знаешь жизни за стенами церквей…

-Ну и пусть, - еще неуверенно, но уже пытался возражать Филипп, - я могу познавать жизнь через прихожан, через…

-Мальчик мой, - отец Блез с трудом сдерживал вздох сожаления, - лишь тот, кто прошел через испытание духа, через скорбь утраты и земные соблазны, видел страдание и сам нес его, может говорить о спасении души другим.

            Филипп замирал и со священным трепетом вглядывался в своего спасителя:

-И ты прошёл через это?

-Прошёл, - отвечал отец Блез и тогда, словно бы в ответ на его слова, отзывался болью давно полученный в боях шрам, поразивший весь левый бок – след старой страшной битвы, но этот шрам ничего не значил в сравнении с раненой душой священника и плачущим сердцем.

            Филипп хотел (читалось во взгляде!) спросить больше, но странная сила удерживала его от расспросов, и Блез восхвалял ту силу мысленно, понимая, что не следует мальчишке знать еще про земной ад войн и предательств, который порождают люди.

***

-Что с тобой? – повторил отец Блез, оторвавшись совсем от своего занятия и вглядываясь в смущенно стоящего на пороге мальчишку, - болен? Случилось что-то дурное?

            Он переживал, не мог не переживать ведь дорожил каждым, за Филиппа. Сирота, взятый на попечение в раннем детстве, стал ему совсем родным.

-Я оторвал тебя от дела? – Филипп выглядел очень напряженным. Он несся сюда с каким-то особенным чувством, но только оказавшись на пороге кельи перед своим спасителем, приютившем его и дававшим ему образование, почувствовал, что, возможно, есть вещи, о которых не следует знать другим.

            Почувствовал и устыдился своего чувства. Даже разозлился на себя: «этот человек тебя спас! Ты должен быть ему благодарен».

-Дела не кончаются, пока человек живет, но нужно всегда понимать, какие дела важнее. Бумаги могут хранить свои тайны дольше, чем люди, и дольше, чем люди – жить. Что произошло, Филипп? Иди и не таись.

            Филипп покорился. Он вошел в келью, но не пошел к самому священнику, а скользнул внутрь и занял место на краешке лавки, словно бы боялся приблизиться к отцу Блезу.

-Я видел сон. Вернее даже – кошмар…- решился и промолвил, наконец, Филипп.

            Отец Блез с трудом подавил тяжкий вздох. Филипп видел кошмары очень часто, чаще, чем видят дети его возраста и гораздо чаще, чем видят их взрослые, которые, как известно, так глубоко утомляются ежедневными делами, что не успевают донести головы до подушки, как уже проваливаются в короткий и тревожный сон.

-Кошмар…- отец Блез нервно кашлянул и Филипп с изумлением взглянул на него, но священник овладел собою и продолжил бодрее, - сны посланы нам богом, и если мы видим их – значит, на это есть воля небес.

-Я вижу снова один и тот же сон, - и это было правдой. Еще с ранних лет Филипп видел один и тот же ужас. одинаковое описание появлялось из рассказа в рассказ. Опять кровь, крики и пламя.  И особенно отчаянный вопль совсем рядом – женский, протяжный. Чей-то вой от постигнутого горя рядом и паника…кто-то бежит прочь, издевательский смех и звуки глухих ударов, какие бывают, когда особенно сильно бьют по чему-то мягкому. Филипп же, приглядевшись однажды во сне, понял – это человек. Кто-то – большой и сильный, жестоко и страшно пинает изможденное и окровавленное тело.