Костёр, затушенный волхвом

Костёр, затушенный волхвом

Елена Свительская

Костёр, потушенный волхвом

Мы не герои одной повести.

Друг другу мы – выходцы из кошмарных снов.

И там, где о любви блеют,

Я говорю,

Что нас свела не любовь.

I

Ночь предосенняя стояла густая, почти морозная. Туман из уст, лёгкий, с разных сторон большого костра поднимавшийся, пред отроком, за спинами мужчин притихшим, да поспешно остатки мяса с кости обгладывающим, застилал пики далёких гор фьордов. Казалось, ещё немного парного молока и пара, застывшего в воздухе – и скроется, утонет деревня, чьи очертания, да редкие огни в ней и так уже отсюда слабо виделись. Да, впрочем, жрать хотелось, а новых объедков могло и не перепасть, так что следовало оставаться подольше ещё возле старших, особенно, пьяных отчасти или совсем уже, раздобревших, но то была редкость. Пусть и даже и бивших его порой.

Кто-то из воинов уж встал, поманил или ухватил грубо рабынь, сновавших невдалеке, у разделанной бычьей туши, ушёл в кустах шуметь или уволок в свой дом, ежели был пустой. Мальчишка посмотрел на них с плохо скрываемой и мутной смесью то ли больше ужаса, то ли больше зависти: мужчины взрослые, имевшие свой меч, бывавшие в бою, делали всё, чего хотели. Его, приблудыша от рабыни, хоть и бывшего ярла сына, родственника нового ярла, не чевствовали. А уж как мать околела зимой поутру, холода то ли зимы, то ли родни мужчины своего, лишь одного и лишь иногда ласкавшего её, не выдержав, так и вовсе до юного раба никому не было дела. Гнали лишь отовсюду. Срывали злость. Даже женщины. Но дитя рабыни, чей отец из похода года три как уже не вернулся, против жён законных викингов-воинов, тем более, приближенных ярла, идти не сумел.

Асгерд подошёл. Мужчина не слишком высокий, но массивный. Рыжие волосы как обычно слиплись у лба, возле шрама, идущего по щеке, опять от чьей-то крови. Подошёл, кувшин в огонь сбросил, так что пламя вспыхнуло, а сидевшие – кроме щуплого мальчишки – с матами все отскочили.

- Скальд не придёт! – проворчал Асгерд. - Сами треплитесь, кто знает какие истории.

- Кажется, скальд вообще теперь не придёт! – проворчал один из мужчин, прежде мирно и тихо занятый обгладыванием хорошо прожаренной ноги, да характерными полуулыбками да перемигиваньями с одной из полногрудых рабынь, от которой ему всегда доставались лучшие прожаренные куски, да которая после его походов всегда новыми кольцами да серьгами звенела.

- Нашли кого за скальдом послать! – фыркнул добродушный вроде толстяк, рыжебородый, по три косы заплетавший по привычке свою красу до пояса, да из доли трофеев всегда отхватывавший себе больше всех. Ну, кроме ярла.

Но рабыни смазливые у туши и костра с аппетитными запахами закончились, небо вовсю светило звёздами, воздух морской, перемешанный с запахом прожаренного мяса и терпким вкусом эля был сказочно хорош, по домам идти не хотелось.

Да у кого-то и некуда было: покуда ихнего селения отсутствовали мужики, к ним заходили с другого. Бабы, конечно, дерзкие самые отбивались, оставшимся мужьим и отцовским оружием… семнадцать тел нашли воины к возвращению своему, привязанных да прикованных к деревьям. Останки женской плоти, да кости зияющие, обглоданные воронами.

«Столько Хель мне мерещится, за что вдруг такие нам почести?» - проворчал тогда ярл, смотря с носа корабля на землю.

«Почему не валькирии встречают?» - нахмурился другой, пояс оправляя широкий с бляхами, трофейный. Но в миг следующий взвыл, от борта шарахнувшись, приметив на одном из полускелетов знакомые серьги. Борт перелетев, в воду сиганул, да быстро поплыл к берегу, прежде, чем развернул судно кормчий, да к берегу причалили оставшиеся все – упасть на колени у останков любимой и одной-единственной навсегда жены, выть и рыдать…

Скучно было сидеть да вспоминать, почему дворы опустели у многих, почему не смотрят теперь робко со стороны блестящие ласковые глаза, почему ребятишки не набежали у многих ещё, как обычно да как было прежде.

Все так грозно притихли, что ярловский приблудыш предпочёл отодвинуться от них в морозную, крепчавшую уже стужу. Знал, что за грозовым молчаньем обычно идут пить али сразу чесать кулаки, друг об друга, под шумные со сторон всех выкрики, али об него. Ярл же его сыном так и не признал, покуда был жив! Да родственники его не торопились, ни один. Так и подохнет рабом, без оружия, не в бою. С раба да с могилы раба спрос уж очень лёгкий.

Тем более, покуда бабы стояли все, валькириями, самые смелые, покуда хватались за оружие из сил последних калеки местные да старики, мальчишки самые дерзкие за оружие хватались – их потом отличали по выпотрошенным внутренностям, приблудыш ярловский за рабынями надумал убежать в лес, да детей прихватил за собою, семерых. Ещё и трёх девок!

Иноземные-то, может, и порадовались, но ярл новый сухо спросил, почему он встречает их всех живой? Да оттолкнул его и подбежавшего десятилетнего сына.

Чтоб слегка потешить гордость, скучавшую без женской, привычной ласки, стали хвастаться свежими подвигами. Сколько, как и кто кого зарезал в лесном краю. Приблудыш подойти рискнул: кости хоть и закончились, пока, многовато рабынь уволокли в кусты, но зато он надеялся случайно услышать чего-то и об отце. Но об отце не говорили: хвастались живые.

- А зря Асгерд скальда-то убил! – проворчал, исчезновением оного воспользовавшись, толстяк. – Как б не навлечь гнев богов!