Крик души. История о любви, ненависти, милосердии

Дневник. Запись вторая

«Из дневника Олега Вересова»

Запись от 16 июля 2001 года

Я так и не простил себе того, что оставил ее одну. В ту холодную весну, в те томительно длинные дни и дикие ночи, на те ужасающе долгие и томительные недели, когда больше всего был ей нужен.

Два месяца. Два утомительных, мучительных, ужасающих звучной тишиной без ее голоса месяца.

Два месяца… Обманул. Не сдержал обещание. Предал.

Как я отчаялся на это? Как посмел обмануть ее доверие?

Едва не опоздал… Едва не опоздал, чтобы спасти ее, мою маленькую девочку, мою крошку, Дашеньку…

Я корил себя за то, что сделал, в течение этих долгих лет, не позволяя себе забыть о произошедшем ни на минуту. Ведь если бы я задержался хоть на день, хоть на несколько часов… Боже!

Что было бы тогда с моей крошкой? Что стало бы с моей девочкой без меня?! Где бы я искал ее?!

Я не простил себя. Сейчас, как и почти три года назад, я по-прежнему чувствовал себя виноватым.

А она простила. Боже, какая ирония судьбы.

ОНА – простила!

Я знал это, я чувствовал. Она смотрела иначе, она улыбалась более искренне, она позволяла себе прижиматься ко мне всем телом, когда ей было холодно, или как тогда, когда мы оказались на улице застигнутые внезапным ливнем. И она тогда, сжимая мой локоть, все отчаяннее теснилась ко мне, цепляясь за мое тепло, и я рад был отдавать ей его, втайне радуясь тому, что у нас оказался один зонт на двоих. И когда она, совсем недавно, буквально на днях, получив пятерку по биологии, бросилась мне в объятья, обнимая за плечи и целую в щеку. Она смеялась, она улыбалась. Она простила…

На ее прощение ушло почти три года. Наверное, даже меньше…

Свое же прощение я так и не заслужил.

Произошедшее навсегда оставило на ней незаживающий рубец. Даже через столько лет рана на ее душе не затянулась. Она помнила, она не забыла. Она не забудет никогда.

Время оставило рубец и на мне. Я тоже никогда не забуду. И не прощу себе того, что с ней было.

Я ушел, оставил ее одну со всеми трудностями, что пришлось ей пережить, я обманул ее доверие, я обманул ее. Я не сдержал обещание, и этого было достаточно для того, чтобы себя презирать.

Я никогда не спрашивал Дашу о том, что случилось с ней за эти недели. Только короткими фразами и вопросами интересовался о том, всё ли с ней в порядке. Она кивала мне, закрывала глазки и, даже не глядя на меня, тут же отворачивалась. Она не хотела разговаривать об этом, и я не настаивал.

Я боялся задавать те самые вопросы, которые так меня мучили! Боялся услышать ее ответ. Я бы не выдержал, я бы не смог. Я не хотел этого знать, черт возьми!

Или нет, не так… хотел. Но боялся. Боялся того, что она обвинит меня в том, что с ней произошло.

А ведь я и так чувствовал себя виноватым!

Как я мог оставить ее одну?! Боже, как я только осмелился на это?!

Плата за это преследовала меня последние годы. И мысль о том, что всего этого можно было избежать, почти убивала. Если бы не обстоятельства…

Если бы повернуть время вспять, вернуться в прошлое, исправить подлую ошибку…

Какие нелепые и глупые фантазии! От человека, который никогда не верил в ирреальность!

От человека, который убил эту веру в том маленьком человечке, который этого заслуживал…

Даша никогда не говорила, что винит меня в чем-то. Она ни словом, ни взглядом не показала того, что обижена. Но я видел, я знал, я чувствовал… Не было того доверия в глазах, не было легкости в голосе, не было тех огоньков, тех искорок в глубине зрачков… Не было моей маленькой девочки, которую я оставил в Калининграде холодным мартовским днем.

Изменилась. Стала еще сильнее.

Я понял это сразу же, как только после утомительно долгих поисков увидел ее бледное осунувшееся личико с горящими разнообразными оттенками чувств черными глазками на нем. Исподлобья, плотно сжав губы, сведя брови к переносице. Без испуга – потому что сильная, с горечью и обидой – потому что обманули. Потому что не сдержали обещания. Потому что предали. Потому что убили в чистой детской душе ту единственную надежду на счастье, ту крупицу веры в сказку.

Я смотрел на нее тогда и понимал, что еще чуть-чуть, и не сдержусь, зарыдаю, как маленький, заплачу навзрыд. Я уже ощущал горячие слезы, застывшие в уголках глаз колким клубком. А в горле тоже комок из слез, он, казалось, заполонил всё мое тело. Слабость в конечностях, привкус горечи и металла на языке, дикая усталость, руки опускаются… И такое бессилие! Гадкое, бездушное, утомительное бессилие!