Криста

Пролог

–… меня зовут…

— Какое интересное место.

— Странно. Астрал в прошлый раз выглядел совершенно не так.

— Отставить гомон! Представиться по порядку и объяснить в конце концов, где мы находимся и кто нас сюда привёл!

— Ай! Хай!

Почему-то первая мысль была о том, что сегодняшний сон слишком громкий. Сны вообще по своему обыкновению начинались очень спонтанно, запоминаясь с какого-то абсолютно неадекватного места и так же резко заканчивались. Не успев даже открыть глаз, она ясно осознала, что этот раз как-то неуловимо отличался от всех других.

Слишком громко.

Ей никогда не снился такой звуковой хаос. Всегда это были приглушённые тона окружающих, чёткие её мысли и иногда едва слышимые голоса других близких, которые редко запоминались.

Наконец-то девушка открыла глаза и была вынуждена их зажмурить и мучительно ахнуть. Ярчайший белый свет больно бил по глазам, заставляя их заслезиться, желая облегчить ощущения.

Ещё одно отличие от привычного сна — свет делал больно.

Бывали случаи, безусловно, когда сон выходил из-под контроля и мертвецы раздирали на части, а безумные учёные безжалостно продолжали вивисекцию, отчего приходилось срочно просыпаться, но никогда на роль маньяка не претендовал свет. Освещение должно быть мрачным, приглушенным или по-осеннему золотым, но белый? — это что-то новенькое.

Девушка сделала глубокий вдох и прикрыла глаза ладонью, медленно открывая их и прищуриваясь. Боли больше не было.

И вновь это чувство неправильности — конечности послушались приказа легко и быстро.

Где чувство ватности? Всегда, когда сон переходит в более осознанную фазу, а ты пытаешься бежать или что-то сделать, возникает ощущение, что двигаешься в клею или мёде. Жутко медленно, стоя на месте, а если посмотреть со стороны, то все происходящее кажется записанным на плёнку событием, которую крутят невозможно медленно.

— А…

Глаза более-менее привыкли, и девушка села, поджимая под себя ноги — пол был достаточно прохладным, чтобы по телу пробежались мурашки.

Первое, за что зацепился взгляд — на ней была та же чёрная пижама, в которой она и уснула.

— Я ничего не понимаю. — Вдруг в девушку наступил какой-то парень и пошёл дальше, а она схватилась за сердце. Призрак? Он же вошёл в неё, наступил и пошёл дальше, словно её и не было! Жутко. И страшно.

Ещё раз протерев глаза, девушка встала, чтобы лучше осмотреться. Вряд ли её похитили, а значит — это очередной сон, который скоро закончится, а она не вспомнит даже половины на утро. А если это сон, то можно расслабиться и разузнать обстановку, чтобы в дальнейшем отталкиваться от полученных знаний.

Босые пятки коснулись холодного пола, а по телу второй раз прошлись крупные мурашки. Стоящая рядом девочка с золотыми кудрями вскрикнула и закричала.

— А-а-а! Призрак!

От непонимающей девушки ребёнок убежал как можно скорее и скрылся в толпе.

«Толпа?»

Это действительно было очень странно. Она… нет, они все находились в огромном помещении, похожем на аванзал для титанов или гигантов. Свод скрывался где-то глубоко наверху, так, что слабое зрение девушки никак не могло рассмотреть, что на нем нарисовано. Стены украшены барельефом, изображающим что-то, отчего голова девушки начала нестерпимо болеть, перед глазами все стало рябить и течь слезы. Ей нельзя было на это смотреть. Настолько это было опасно для человеческого разума, что можно было сойти с ума. Эта информация возникла также, как и любое изначальное знание во снах, когда ты хочешь попробовать новое блюдо, не существующее в реальности, но ты уже знаешь, что это будет похоже на смесь курицы, клубничного чая и горелого шашлыка.

Единственное, что совершенно не вписывалось в атмосферу чистоты, возвышенности и святости в этом залитом светом месте — люди. Жалкие людишки, словно черные кляксы на прекрасном холсте Мадонны Леонардо да Винчи сновались туда-сюда, разнося за собой неосязаемую грязь. Их слова, движения. Люди паниковали, не понимая, где они находятся, а оттого еще больше разводили шум, готовые накинуться на любого, кто сейчас их тронет.

Голова разболелась сильнее.

«Я схожу с ума?»

Странная атмосфера словно проникала внутрь, обволакивала разум, заковывая в крепкие тиски, не давая вырваться, вытаскивая наружу скрытые чувства и пороки. Казалось, что окружающий их эфир превращал их в животных, заставляя подчиниться отвратительным инстинктам.

Девушка принялась отходить назад, готовая забиться в угол и там просидеть наедине со своей головной болью, но врезалась в кого-то, а после на плечи опустились сильные мужские руки.

— Какой позор для рабов Божьих. — Голос был мягким, тянущим гласные — словно человек не говорил, а пел.

Девушка подняла взгляд и встретилась с пронзительными черными глазами, смотрящими прямо в душу. — Разве ты не согласна, дитя мое?

— Я не раб, а дочь.

Спорить с верующим, которым и оказался молодой человек, совершенно не хотелось, тем более, скажи она, что атеистка или не верит в общепринятых Богов, парень бы только начал вести свою проповедь, пытаясь затянуть в неинтересную ей религию.

— Вот оно как. — Парень коротко засмеялся, а после наклонился к ее уху, заставляя вздрогнуть и напрячься. — Тогда посмотри наверх, дитя, и скажи еще раз, что веришь в славянских Богов.

Вновь взгляд вернулся к вершинам, но так ничего и не нашел. Тот же камень, тот же яркий, болезненный свет, та же муть перед глазами.

— Я не вижу. Мое зрение немного плохое. — Она пыталась говорить ровно, не высказывая паники, но тело стало немного дрожать, и парень, кем бы он ни был, не мог не заметить этого, пока его руки лежали на ее плечах.

— Глупое, слепое дитя. Мы находимся в Божественных чертогах, а на вершине едва различны фигуры Бога и его ангелов.

Одна из рук поднялась к шее, а после к щеке, пытаясь направить неверующее дитя в правильную сторону. Девушка стряхнула оцепенение и шагнула вперед, убегая от нежеланных прикосновений.