Кроме шуток

Глава 1

Гордый ирландец Чарльз Хэмиш О'Фаррел так давно превратился в Чака Фара, что уже и не помнил себя прежнего. Вернее сказать, не давал самому себе вспомнить того самого Чарли, который совсем юным покинул отцовский дом в Лимерике, почти сбежал оттуда, поступил на службу констеблем в Скотленд-Ярд и раз в неделю писал письма матушке, и они непременно заканчивались словами "Дорогая миссис О'Фаррел, прошу вас именем всех святых не волноваться за меня - я молюсь ежедневно и вовремя ложусь спать". Обычаи верных ирландских католиков были непоколебимы и незыблемы.
Чак Фар был из совсем другого теста, и если бы почтенная миссис О'Фаррел узнала, что этот тип и ее дорогой сынок - один и тот же человек, удар хватил бы ее во второй раз.
Накануне вечером он снова забыл задернуть шторы, и теперь солнечный луч - острей лезвия опасной бритвы - проникал, казалось, в самую глубину черепной коробки. Чак болезненно поморщился. Кто, интересно, придумал, что в Лондоне вовсе не бывает солнца. В утра вроде этого Чак начинал мечтать жить где-нибудь за полярным кругом, где полгода солнце не восходит вовсе.
Молодого констебля Чарли О'Фаррела матушка в каждом новом письме очень просила навещать хотя бы иногда тетушек Мюрриэль и Эйлин, живших тогда в районе Харроу графства Миддлтон. Неближний свет, особенно для того, кто не может позволить себе разъезжать на кэбе, когда вздумается, но Чарли прилежно выполнял материнскую просьбу.
И Эйлин, и Мюрриэль - похожие, словно близнецы, одинаково опрятные и помнящие еще времена "Доброй Старой Англии" и королеву Викторию "еще совсем девочкой" - всегда очень наставительно рассказывали Чарли, как на самом деле должен вести себя настоящий джентльмен. Из их слов следовало, что в нынешние времена этим гордым словом мало кого можно было назвать - разве что герцога Альберта.
И герцог Альберт, и Эйлин с Мюрриэль уже давно упокоились с миром, а Чак Фар не был ни джентльменом, ни герцогом, ни даже констеблем больше. И вынужден был почти каждое утро бороться с солнечными лучами и собственным отчаянно сопротивляющимся жизни телом. 
Он жил в меблированных комнатах , окнами выходящих на оживленную улицу. Порой даже удары капель дождя по брусчатке казались Чаку громче револьверных выстрелов, что уж говорить о цокоте сотни лошадиных копыт, скрипе сотни колес экипажей и - конечно - бесконечных человеческих голосов. Для своей профессии Чак обладал прекрасным свойством - необычайно острым слухом. Но в такие утра, как сегодня, он все бы отдал за возможность родиться заново слепо-глухонемым. 
- Мистер Фар!
Чак даже не вздрогнул, словно знал, что крик прозвучит, еще до того, как оравший с улицы успел открыть рот. 
- Мистер Фар!
Черт бы его побрал, кто бы он ни был. Чак точно знал, человек с нормальным слухом едва ли различил бы этот жалкий вопль сквозь закрытые окна и шум улицы, но кричавший точно знал, что уж Чак-то его услышит. Жаль, в обратную сторону эта связь не работала. Фар не мог выкрикнуть "Убирайся к черту!" в ответ.
- Ми-стер-Фар! - казалось, кричавший готов был вот-вот сорвать голос, но рассчитывать на это не приходилось. Матушка всегда говорила - если уж не везет с утра, так во всем, и лучше иногда просто не вылезать из-под одеяла.
Чак встал и, чуть пошатываясь, побрел к окну. По пути он успел заметить, что накануне не только забыл задернуть шторы, но даже снять жилет и рубашку. Сейчас это было как раз кстати. 
Он уперся руками в подоконник, словно готов был рухнуть на пол от истощения. Несколько шагов от кровати до окна отняли все силы, что не отняло похмелье. Чак дернул щеколду.
- Мис...
- Да замолчишь ты? - Чак окинул взглядом улицу. Тот, кто стоял под окнами, его интересовал мало. Сейчас главное, чтобы никто из прохожих не подумал ничего дурного. Мало ли кто из них однажды решит обратиться за помощью к Чаку Фару, частному детективу.
- Мистер Фар? - Чак махнул рукой полицейскому, заинтересованно взиравшему в их сторону, и наконец обратил свое внимание на того, кто так упорно прямо с утра словесно мочился на его репутацию.
- Нил, черт тебя дери,- мрачно констатировал Фар. Нил воодушевленно закивал.
Вообще-то Нельсон Шмитт был совсем неплохим парнем. Вернее - был бы, если бы не был таким чокнутым. Как успел узнать Чак, Нил приехал из Берлина вместе с труппой каких-то актеров-неудачников, а когда те уехали гастролировать дальше, отстал от поезда и остался в Лондоне. 
Откровенно говоря, это была одна из самых правдоподобных версий появления Нила в Англии. Чак слышал и другие - куда более увлекательные. И по сути он даже не был до конца уверен, родился ли Нил где-то за границей, а не в одном из ближайших пригородов Лондона. Да и фамилия Шмитт была слишком уж похожей на выдумку. С тем же успехом у Нила могло вообще не быть фамилии.
Нил Шмитт никогда, кажется, не задумывался над тем, где будет ночевать каждую следующую ночь. Он не боялся замерзнуть зимой или стать очередной жертвой убийцы-маньяка темными ноябрьскими ночами. Он словно всегда точно знал, что либо сердобольные незнакомцы откроют перед ним двери, либо в парке окажется лишняя скамья и совсем немного порванная газета. Таких, как он, называли бы баловнями фортуны, если бы не выходило в итоге, что им достаются скорее не дары судьбы, а ее утешительные подачки. 
- Поднимайся. - Чак был уверен, что квартирная хозяйка - мисс Девенпорт, справившая, кажется, свой столетний юбилей, - не слышала воплей с улицы, да и звонок в дверь едва ли расслышит. Потому выходило, что спускаться вниз со второго этажа Фару придется самому. 
Он поискал взглядом свои ботинки - не рискнет же он показаться на глаза к почтенной старой леди в одних носках.
Нил появился в комнате так внезапно, словно Чак отключился на некоторое время и упустил те минуты, которые понадобились гостю, чтобы подняться по лестнице.
- Плоховато выглядите, мистер Фар,- заявил Нил с порога, и Чак поморщился, как от назойливого солнечного света. Немецкая честность граничила с поистине английской бестактностью. 
- Пришлось работать всю ночь,- ответил он, всем своим видом демонстрируя, что удостоил Нила ответом исключительно из настоящего христианского милосердия - не иначе.
- На алмазных копях Йоханнесбурга? - Нил засмеялся резко и с энтузиазмом. Чаку как никогда хотелось надавать ему оплеух. И откуда только этот полуобразованный немец знает о существовании Йоханнесбурга, а тем более о том, что там есть алмазные копи?- или в заведении старины Хао? 
Чак на мгновение прикрыл глаза, стараясь отогнать от себя образ старого сморщенного китайца - владельца "особого подвала" в Уайтчеппеле. Его отталкивающее желтое лицо, проступающее сквозь сизый тяжелый дым, его скрипучий голос, сбивчиво и нечетко вопрошающий "Набить еще одну, миста Фа?" Но тут же на смену этому видению пришло следующее - куда более пугающее. Лицо совсем незнакомое, кажется, имеющее человеческие черты, но будто нарисованное абсолютно сумасшедшим художником. Зеленоватое, вытянутое, обрамленное совершенно белыми сосульками волос. Красноглазый лик живого мертвеца - словно один из тех, кто на картине Страшного суда был осужден на вечные муки в Аду, и еще не осознавший этого до конца. 
Кажется, накануне Чак успел закричать прежде, чем понял, что это лицо принадлежит ему самому. 
- Не твое дело,- отозвался он наконец. Фамильярность, с которой Нил разговаривал с ним - джентльменом из уважаемой католической семьи, пусть и несостоявшимся - была так привычна и нормальна, что Фар враз успокоился, отогнав от себя навязчивые вредоносные воспоминания,- с чем пришел? Если натопчешь на ковер, мисс Девенпорт шкуру с тебя спустит.
Нил никогда не приходил просто так - выпить чаю - и никогда - с пустыми руками. От него не приходилось ждать приятных известий, но очень часто он подкидывал Чаку работенку в моменты, когда положение его дел становилось совсем отчаянным. Вот и сегодня Нил с видом заговорщика подмигнул Чаку таинственно и чуть насмешливо, и полез во внутренний карман заношенного твидового сюртука.
Из его бездонных глубин он вытащил тщательно сложенную газету и протянул ее Чаку. 
Оказавшись на улице после десяти лет службы в полиции и занявшись частным сыском, Чак завел себе привычку просматривать газеты каждое утро. В Таймс, Сан и Дэйли Мэйл, конечно, было мало полезного, но вот в изданиях с репутацией похуже и с редакторами понаглее, можно было обнаружить массу интересного. Гоняющиеся за сенсацией, среди сотни выдуманных строк, эти газеты иногда рассказывали о том, о чем уважающая себя и читателя пресса рассказывать не отважилась. 
Газета, которую протягивал ему Нил, была совершенно неузнаваемой. За годы работы Фар научился по шрифту, качеству бумаги, цвету листка отличать друг от друга несколько десятков изданий.
У Нила был такой вид, словно он только что достал из кармана алмаз Каира - никак не меньше. Чак привык доверять чутью этого парня - он никогда бы не стал орать так громко и в такую рань ради чего-то незначительного. Фар развернул газету, брезгливо поморщился. Нил почти наверняка всю прошедшую ночь использовал листок в качестве одеяла, и теперь газета хранила ни с чем не сравнимый запах бродяжей романтики. Комментировать этот факт Чак не стал - наверняка от него самого сейчас несет ничуть не меньше.
- И что здесь? - деловито поинтересовался он.
- Да вы смотрите, смотрите, мистер Фар,- Нил сложил руки на груди.
Чак пробежал глазами страничку. Газета явно была не из тех, что обычно приносил Нил - никаких кровавых подробностей кухонных драм, никаких слухах о юных принцессах, даже никакой рекламы виски. Почти каждая заметка повествовала о том, как в кругу семьи и друзей отошел в мир иной очередной девяностолетний мистер Джонс, эсквайр. Едва ли хоть одному из них помог в этом неуловимый убийца.
Чак понял глаза на Нила. Тот продолжал улыбаться так, словно мистер Фар должен был уже все понять и броситься ему на шею в порыве благодарности.
- Это какая-то шутка? - осведомился он.
- Старый Фрэнк Ламберт помер! - победно провозгласил Нил.
Чак снова пробежал глазами газетный листок. 
Некролог по Фрэнсису Джону Ламберту был лаконичным и коротки и повествовал о том, что безутешные и многочисленные родственники скорбят и клянутся помнить старика. Скончался тот в очень юном для этой газеты возрасте шестидесяти пяти лет.
Кто такой этот Фрэнсис Джон Ламберт, и почему его смерть так взбудоражила Нила, Чак понятия не имел. Он отдал газету гостю.
- Мистер Фар, вы не знаете разве? - Нил посмотрел на Чака так, словно тот только что признался, что не умеет читать,- на старике Ламберте клейма было ставить негде – он пятьдесят лет торговал ворованным добром, и полиция даже не почесалась.
Чаку отчего-то казалось, что под «ворованным добром» Нил имеет в виду столовое серебро из домов, где вдова мистера Ламберта работала горничной, и носки, которые сам старый Фрэнк вытаскивал из ботинок клиентов турецких бань. Таких дел в Скотленд-Ярде было предостаточно – Чаку и самому иногда поручали расследовать нечто подобное. Но даже самый распоследний посыльный в полиции знал, что даже новички считают такие дела унизительными и смешными.
- Значит теперь экономика нашей страны в безопасности,- прокомментировал Фар угрюмо. Сейчас, когда сам он уже вполне проснулся, телу возвращалась чувствительность. Чак начал очень четко ощущать, сколько именно трубок выкурил накануне. Хотелось задернуть шторы, лечь в постель и застрелиться.
- Значит, вдовушка его теперь начнет тратить то, что приберег за эти годы старина Фрэнк,- не унимался Нил,- не удивлюсь, если это она его и отправила к праотцам.
- Даже если так, ну засажу я ее за решетку,- Чак опасливо покрутил тяжелой головой,- кто заплатит мне гонорар? Ты же знаешь, я не занимаюсь этим из чистой любви к искусству.
Нил, казалось, растерялся. Он покомкал в руках газетный листок, потом опустил его на стол, улыбнулся Чаку.
- Вы подумайте, мистер Фар,- подмигнул он, направляясь к двери,- у меня нюх на такие дела. Поговорили бы в с вдовой Ламберта – хуже не будет.
Когда Нил скрылся за дверью, Чак еще некоторое время стоял неподвижно, взирая на оставленный лист. Пронырливый немец был прав – нюх на дела у него был, и он еще ни разу не ошибался. Но Чак никак не мог понять, как именно в данной ситуации сможет извлечь из дела прибыль. Не идти же в самом деле к безутешным родственникам с расспросами прямо сейчас? 
Для Чака Фара почти любое новое дело начиналось с этих извечных вопросов – «не должен же я сам идти и предлагать свои услуги?» Чаще всего выходило так, что именно так он и поступал. Работа Чака была ничуть не похожа на работу героев детективных рассказов многочисленных писак. На пороге не появлялись таинственные незнакомцы, взволнованные леди или венценосцы в масках. Ему не удавалось поражать клиентов своей почти мистической догадливостью. Да и лавров особых он не снискал. 
Чак Фар был трудягой. Еще за время работы в полиции за ним закрепилась слава прилежной ищейки. Чак мог часами ползать по месту преступления, подбирая самые мелкие улики. Благодаря тонкому слуху он был незаменим, если требовалось выследить преступника. В наблюдательности ему тоже сложно было отказать. Раньше, когда разум его не был еще подвержен влиянию опия и виски, Чак умел замечать даже то, что другие детективы не видели даже под лупой. Сейчас таланты эти притупились, но не исчезли. И если уж клиент, которому Чак навязывал свои услуги, соглашался нанять его, дело он доводил до конца. Другое дело, что дела ему в основном попадались паршивые. В прошлый раз он выслеживал некоего мистера Джеймса Локка по поручению его жены. Она думала, что он изменяет ей с горничной, а мистер Локк на самом деле ходил в доки, где покупал у итальянских матросов гашиш и ром, чтобы потом перепродать его трактирщику из Миддлтона, а все деньги спустить там же, в его злачном заведении. 
Одним словом, Чак Фар был большим специалистом по чужому грязному белью. Иногда его посещала мысль о том, что лучше уж не жить вовсе, чем жить, постоянно сталкиваясь с человеческой изнанкой. Вот благочестивая миссис Норидж. Каждую субботу ходит в церковь. Каждый день подает нищему на углу Локидж-стрит пенни. Два года назад, пока муж был в плаванье, родила от конюха и подкинула ребенка на порог приюта. Вот достопочтенный сэр Артур Смит-Кэрол. Член палаты общин. Каждое воскресенье играл в крокет с мистером Саллери, которого сам же и разорил пару месяцев назад, пока тот не покончил с собой.
Разумеется, для Чарльза О’Фаррела единственным выходом из всего этого было бы самоубийство. Да, матушка всегда говорила, что это – самый страшный грех. Но когда застрелился дядюшка Бартоломью, спустивший на скачках почти все семейное состояние, она сказала «Ничего более правильного он не сделал за всю жизнь».
Но Чак Фар был совсем другим. Он предпочитал убивать себя медленно. Не из христианских соображений, конечно, а, вероятно, из банальной трусости. Чак знал, что даже если мог погнаться за преступником, не боялся ни пуль, ни темных переулков Уайтчеппела, он был трусом. И проклятый Хао это знал, и потому стал подельником в этом медленном убийстве.
Чак твердо знал – сегодня он точно никуда не поедет – ни к вдове Ламберта, ни в центр. Пусть бы даже сама королева пригласила его на приватную аудиенцию – не сегодня. 
Он медленно разделся, стащил с себя по очереди жилет, рубашку и брюки. Брезгливо отбросил их, словно это они были виноваты в том, как отвратительно он сейчас себя чувствовал. Чак уже собирался рухнуть обратно в смятую постель, как с улицы раздался вопль. Такой громкий и такой отчаянный, что он легко перекрыл шум улицы из окна, которое Чак не закрыл плотно. Казалось, еще немного, и от этого крика лопнут оконные стекла. 
Быстро натянув брюки и накинув на плечи рубашку, Чак выбежал из комнаты. Он враз позабыл и о больной голове, и о том, что джентльмену в одной рубашке бегать не престало. Навстречу ему на первом этаже бросилась мисс Девенпорт – сухонькая маленькая старушка, почти совсем глухая. Сейчас, однако, она явно прекрасно слышала крики с улицы.
Чак жестом заставил ее посторониться. Мисс Девенпорт начала причитать, но подчинилась – мистера Фара она всегда побаивалась, потому до сих пор не попросила его съехать.
Чак выбежал на улицу. Он сам не знал, что в этом крике так взволновало его. Ну подумаешь – на оживленной улице чего только ни случалось. Может, кто-то попал под копыта лошади. Или у дамы украли сумочку мальчишки. Но Чак сейчас был совершенно уверен – нет, это не уличные воришки, и не несчастный случай. Случилось что-то непоправимое и ужасное.
Там, где несколько минут назад стоял одинокий постовой, сейчас начинала собираться толпа. Чак бросился туда.
- Посторонитесь! Полиция,- выкрикнул он. Конечно, полицейским он больше не был, а в одной рубашке не был на полицейского даже похож, но выкрик этот всегда магическим образом действовал на людей. Вот и сейчас они покорно разошлись в стороны, пропуская Чака.
Еще до того, как взгляду его представилось то, что собрало толпу, Чак знал, что увидит.
На черной брусчатке на боку в луже собственной крови лежал Нил Шмитт. Глаза его были удивленно открыты, а на губах застыла та же ехидная улыбка, с какой он вручал Чаку газету. 
- Он сам… мы видели – он сам,- раздался откуда-то сверху тонкий нервный голос. Чак стоял неподвижно, рассматривая ровную багровую дырочку в виске Нила и тяжелый черный револьвер в мертвой руке. Револьвер, который отставной полицейский Чарльз O’Фаррел «забыл» сдать, уходя из Скотленд-ярда. 

***
- Тебе грозит виселица, Чарли,- ухмылка Томпсона ничуть не изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз,- на этот раз – точно.
- Он сам застрелился,- Чак отвечал холодно и ровно на все вопросы. Но сейчас чувствовал, что выдержка может ему отказать,- вся улица видела, как он прострелил себе голову. Ты знаешь, что я прав, лейтенант.
Возможно, с тех пор, как Чак покинул службу в Скотленд-ярде, лейтенант Майкл Томпсон успел уже получить повышение – и не раз, но сейчас Фар почти не задумываясь, называл его прежним званием. Тот, впрочем, не возражал. 
- У него в руке был твой пистолет, Чарли,- усмехнулся Томпсон,- и, помнится, ты должен был его вернуть нам еще много лет назад. Как думаешь, кто пройдет главным подозреваемым по этому делу?
- Арестовываешь меня – так арестовывай,- Чаку хотелось домой. Несколько часов, прошедших с тех пор, как Нил Шмитт разбудил его своими воплями, казались теперь вечностью. Ребята из полицейского участка умели вести допросы так, что под конец подозреваемый – даже невиновный – сам признавался во всех преступлениях и грехах. Испанской инквизиции было чему у них поучиться. 
- Арестовывать? – удивленно переспросил Томпсон,- с чего бы? Тебя пока ни в чем не обвинили. 
Самым печальным во всем этом было то, что оружие теперь, разумеется, отнимут. За все эти годы Чак ни разу не использовал револьвер по назначению. Мелкие дела, которые ему поручали, не предполагали стрельбы и погонь. Однако он всегда держал оружие начищенным и заряженным. А теперь ему даже не из чего будет последовать примеру Нила. 
- Ты был знаком с убитым? – осведомился Томпсон. Чаку казалось, он уже несколько раз ответил на этот вопрос, но вполне возможно, время просто замкнулось, перемешалось, и теперь сложно было сказать, что уже произошло, что происходило, а чему еще только предстояло случиться. Возможно, вот-вот камешек ударится в стекло, и Чак сквозь сон услышит «Мистер Фар! Мис-тер Фа-а-р!»
- Нельсон Шмитт,- отозвался Чак,- так он мне назвал себя. Ни где жил, ни откуда прибыл – точно не знаю. Мы виделись не так часто.
- Нельсон Шмитт,- Томпсон постучал пальцами по столешнице. Допрашивал Чака он не как обычного подозреваемого. Привел в комнату, где со знатными преступниками вели беседы адвокаты. Чак не знал, что и думать – считать это добрым знаком и проявлением радушия бывших коллег. Или напротив – его уже признали преступником, и даже вместо адвоката у него теперь лейтенант Майкл Томпсон. 
- Вроде он был немец,- пожал печами Чак.
- У нас другие сведения,- заметил Томпсон нейтрально,- твой Нельсон Шмитт нам больше известен, как Джонни Дымок. Слышал о таком? 
- Джонни Дымок? – Чак рассеянно моргнул. Он точно знал, что ни разу не слышал этого имени, но сделал вид, что задумался, чтобы дать себе время осознать эту информацию. 
- Джонни Дымок. Работал в Уайтчеппеле,- Томпсон этого времени ему не дал,- провожал завсегдатаев опиумных притонов, попутно обчищал их карманы. Никаких свидетелей, никакого риска. 
Чак выдохнул. История казалась правдоподобной и вовсе не такой страшной, как он успел себе за секунду придумать. В его воображении Нил-Джонни оказывался наследником известного маньяка, и использовал его – наивного – как подельника. 
- Я ничего об этом не знал,- ответил Чак негромко и с приличествующим случаю выражением лица,- Нельсон Шмитт приносил мне сведения, необходимые для моей работы. И все.
Томпсон окинул его таким презрительным взглядом, словно Чак только что признался, что сам доставлял Джонни Дымку жертв. 
- Работа,- выплюнул он ему в лицо с усмешкой,- такие, как ты, только мешают тем, кто действительно работает. 
Чак пожал плечами. Да, он знал, как полиция относится к частным сыщикам. И да – он знал, что сам ее работе только мешал.
- По нашим сведениям тебя самого видели вчера в Уайтчеппеле,- Томпсон прищурился. Чак хмыкнул. Выходит, за его жизнью в полиции наблюдали давно и пристально. Как лестно. Томпсон, видимо, ждал удивления и вопросов, но Чак его ожиданий не оправдал.
- Да, я бываю там иногда,- подтвердил он. Едва удержался от ехидного вопроса о пристальности внимания к своей персоне.
- Ходишь по шлюхам? – осведомился Томпсон. И этот вопрос, видимо, был призван втоптать репутацию Чака в грязь. Но после всего случившегося Фар и так ощущал себя таким грязным, что провокация не сработала.
- Да,- кивнул он,- к чему ты клонишь, лейтенант? Я не убивал вашего Джонни. Вы забрали у меня оружие. Я был в Черном районе, но не делал там ничего, за что меня можно здесь задерживать. Можно я уже пойду? 
Томпсон явно колебался. Чак старался не смотреть на него слишком уж пристально. Лейтенант, кажется, располагал какими-то важными сведениями, но надеялся не рассказывать их подозреваемому. 
Неожиданно Чак почувствовал, как болезненно кольнуло в груди. Не грусть, но что-то на нее слишком похожее. Нил больше не принесет ему газету с подозрительной заметкой. Не пошлет по следу. Не разбудит с утра пораньше криками под окном. 
Чак опустил голову. Какого черта Нилу приспичило стреляться?..