Крылья Вилии

Крылья Вилии

Крылья Вилии

«Кто из нас птица, а кто – птицелов?

Знающим слово не надобно слов...»

                            Наутилус Помпилиус
 

Величественный тронный зал встретил Аларона враждебно. Признаться, он никогда не любил здесь бывать, хотя и понимал: в этой комнате пройдет значительная часть его взрослых будней. Здесь, где от каждого слова рождается эхо, в окружении огромных, почти на всю стену окон, он будет вершить судьбы людей, выстраивать стратегию военных действия, принимать послов других государств.

Если будет...

На троне восседал Гринвальд Третий, великий завоеватель Северных Земель и Огненной Обители Драконов. Его правая рука покоилась на подлокотнике, а левая лениво почесывала черную с проседью бороду. Карие глаза резко смотрели вперед. От этого взгляда пятились даже самые бесстрашные воины. Но не Аларон. Аларон привык.

– Подойди! – надменно молвил правитель, и мальчик приблизился. – Ты знаешь, зачем ты здесь?

– Да, отец.

– Ты обвиняешься в тягчайшем преступлении, наказание за которое – смерть без суда.

Аларон молчал. Ему нечего было ответить отцу, ведь он и сам все понимал. Этой ночью он погубил свой народ, обрек его на муки и скитания, приговорив к мучительной голодной смерти. Но несмотря на это, ни разу не пожалел о том, что совершил, ни на секунду не усомнился.

Прямо держа голову, глядел на отца, готовый принять любое наказание. Смерть? Пусть так, зато Вилия будет жить! Вернется домой и исцелится.

– Ты признаешь, что этой ночью собственноручно открыл клетку и выпустил катру? – голос Гринвальда отбивался эхом от серых каменных стен тронного зала.

– Да, – не колеблясь ни секунды, ответил Аланрон.

Лицо отца на миг исказилось, словно маска жесткого правителя стала прозрачной, открыв истинный лик обычного мужчины, познавшего много страданий и боли. Гринвальд опустил глаза, и Аларону показалось, перед этим в них мелькнуло сожаление. Не то, что испытывает воин, проиграв битву, а какое-то теплое чувство. Такое, как было в глазах матери.

Аларон помнил ее улыбку, темные косы, которые она расплетала на ночь, и лоснящееся полотно волос ложилось ей на спину. Помнил васильковое, под цвет ее больших глаз, платье, запачканное кровью.

Брунгильду убил Арнгейр Кровавый, разбойник из Западных земель, несущий за собой разрушения и смерть. Отец тогда собрал армию из десятков тысяч воинов, которая уничтожила значительную часть лесов Палладии, чтобы отыскать убийцу. А когда нашел, повесил его голову на высокий шест, с которым армия вернулась в Ренворд. Шест простоял на главной площади города две недели. В конце мухи настолько плотно облепили голову Арнгейра, что за ними не было видно плоти.

Тогда-то Аларон впервые увидел на лице отца то чувство, название которого узнал гораздо позже: любовь. Ему показалось, сейчас оно тоже на миг появилось, но тут же угасло. Лицо правителя вновь стало непроницаемым.

– Уведите! – приказал Гринвальд, больше ни разу не взглянув на сына. Стража взяла Аларона под руки и повела прочь из зала, затем по лестнице вниз – в глубокое подземелье Ренводского замка.

Впервые с того самого момента, как распахнулась дверца клетки, мальчику стало страшно. О темном подземелье ходило много слухов, в том числе и те, в которых говорилось о душах заживо погребенных там рабов, брошенных в стылых камерах умирать от голода во время Большой Войны.

Холодные, покрытые плесенью стены узких каменных коридоров мрачно встречали нового узника.

Стража остановилась у одной из камер, железная решетка скрипнула и впустила Аларона. Здесь, в мрачной и сырой камере ему предстояло провести ночь, а может, и больше, пока отец не вынесет решение о его дальнейшей судьбе.

Аларон вошел, и дверь темницы захлопнулась. Мальчик прилег на холодную каменную кровать и закрыл глаза. Усталость сморила его, и он уснул. Ему снились яркие крылья Вилии, летящей к солнцу.

Стражники пришли за принцем на рассвете. Разбудили грубо и велели отправляться за ними.

Аларон ужасно замерз в холодной камере, у него затекли конечности, и чтобы поспевать за двумя воинами, пришлось приложить массу усилий.

На центральной площади собралось много народу. Толпа, обступившая высокую трибуну и круглую площадку подсудимых перед ней, гудела. «Убьют, – почти бесстрастно подумал Аларон. – Ну, и что? Зато ты будешь жить!».

Вспомнилась ночь накануне, маленькое, почти обессиленное тельце Вилии, ее круглые удивленные глаза, когда он открыл дверцу.

– Лети, – прошептал мальчик, оглядываясь через плечо, боясь, что его могут заметить, и тогда все усилия будут тщетными. – Лети, Вилия!

– Но ты... твой народ... – в его голове прозвенел голос птицы. Катры обладали даром телепатии с рождения и до самой смерти.

– Ни о чем не думай, – Аларон ответил так же мысленно. – Живи!

Глубоко вздохнув, принц отогнал воспоминания и шагнул в центр истоптанной ногами преступников площадки. Рядом устрашающе притаилась высокая гильотина. Стараясь не смотреть на нее, мальчик взглянул вверх – туда, где в лучах восходящего солнца восседал на троне его отец.

Гринвальд молчал. Это молчание было призвано угомонить шумевшую толпу, которая спустя несколько минут стихла, внимая своему правителю.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы казнить предателя, – громогласно произнес Гринвальд Третий. – Утром тринадцатого дня, когда все спали, Аларон Дракон Гаррада выпустил катру, несущую народу Ренворда богатство и процветание.