Крыса

Крыса

Крыса

Бывали ли у вас в жизни моменты, когда вы сталкивались с непроходимой тупостью? Когда смотрите на человека и никак не можете понять, как можно быть таким? В его ничего не понимающих глазах скопилась пустота. Он смотрит вокруг и ничего не соображает. Такой взгляд бывает у куриц, которых ведут на забой, а им кажется, что на очередную кормёжку. Сначала вам не верится, кажется, что человек притворяется, что просто боится показать свою душу, свои мысли… а потом, пообщавшись немного, вы с ужасом понимаете, что у него их нет. Просто нет. Вообще. Он не мыслит. И как-то жутко от этого становится. Вроде бы и человек перед Вами стоит, а вроде бы и нет…

Впервые я столкнулась с этим явлением в старшей школе. В девятом классе к нам пришла новенькая. Что само по себе странно. Кто меняет школу в девятом классе? «Ну, может они с родителями переехали!» - пришла в голову первая мысль. Никто не стал зацикливаться на этом, а, видимо, стоило.

Как только она вошла в класс, меня кольнуло нехорошее предчувствие. «Жди от неё беды!» - почему-то подумала я. Но тут же на себя рассердилась. Нельзя судить о человеке, ничего не зная о нём! Новенькая выглядела странно. Её лицо было круглым, как блин, маленькие серые глазки бессмысленно бегали из стороны в сторону, не задерживаясь ни на чём, волосы были заделаны в косички (в девятом классе!!!) Причём было ощущение, что эти косички плёл маленький ребёнок. Они были кривоваты, некоторые пряди выбивались и торчали в стороны. Но больше всего настораживала её улыбка. Она улыбалась угодливо, как будто бы желая понравиться всем и сразу. Почему-то, как только она вошла в класс, каждый почувствовал себя не в своей тарелке.

-Это Настенька! – Ольга Георгиевна впервые за всё время, что я её знала, называла ученицу уменьшительно-ласкательно. Нас она так не баловала!

- Не обижайте её! – продолжение речи учительницы было ещё более странным, - Если я узнаю, что вы Настеньку обижаете, вам не поздоровится! – грозно закончила она и начала урок. Настя села на первую парту, прямо перед учительским столом. Я почему-то почувствовала облегчение от того, что мы сидим в разных частях класса. Почему Ольга просила не обижать её? Конечно, я знала о том, что бывают классы, где все травят кого-то одного, но наш класс никогда не был таким! Конечно, без стычек и ссор не обходилось, но в целом мы были довольно дружными. Рассказы о том, что кому-то объявили бойкот всем классом, воспринимались мною тогда как фантастика. Ольга Георгиевна попросила задержаться меня и ещё нескольких девочек после урока.

- Настеньке будет непросто в новом классе. Я хочу, чтобы вы с ней постарались подружиться! – строго сказала она. Мы послушно закивали. Не спорить же! Но у меня почему-то возникли очень большие сомнения на счёт того, что мы подружимся.

***

Настенька оказалась активисткой. Активисты – народ страшный. Они всё время «спасают честь класса», а потом начинают громко, прямо на уроке классного руководителя обсуждать, какие же все остальные ребята лентяи.

- Вот, берите пример с Настеньки! Такая молодец! Моя отрада! – хвалила её Ольга Георгиевна, - Не то, что вы!

Надо заметить, что мест никаких Настя не занимала. И плакаты-то для конкурсов она рисовала так, на троечку. Слова «честь класса», «спасай класс» действовали на неё, как гипноз. Свою мазню (иначе я никак не могу назвать её «произведения») она сдавала с таким гордым видом, как будто и правда кого-то спасла. Понять, что её рисунки ничего не значат, кроме галочки для классного руководителя, что после конкурса их куда-нибудь засунут подальше, она никак не могла.

При этом училась Настя тоже очень странно. Единственное, что она могла сделать, это зазубрить слова учебника точь в точь. Как попугай. Я иногда сомневалась, понимает ли она смысл этих слов. Мы решили проверить свою догадку. Мы стали следить за ней по учебнику. Она рассказывала слово в слово. Если учитель вдруг прерывал её рассказ вопросом или просил что-то уточнить, Настя затыкалась. Минуту она просто молчала, тупо глядя перед собой. Казалось, у неё было потеряно соединение с мозгом. Потом на её глаза наворачивались слёзы, и она дрожащим голосочком говорила:

-Не знаю!

- Хорошо, продолжай дальше! – разрешал удивлённый учитель. Но Настя продолжить дальше не могла. Она могла только сначала. С того места, с какого начала учить.

Но самое страшное качество Насти было другое. Она пыталась со всеми дружить. Любой человек, не знавший Настю, удивлённо бы спросил: «А что в этом такого? Девочка пытается сблизиться с людьми, освоиться в новом классе.» Он не учитывал бы того, что Настя общалась с людьми независимо от того, хотели они этого или нет, какое было время дня и ночи…

На следующий день после её прихода в класс мы с девочками обедали в столовой. Когда в дверях появилась Настя, моя приятельница Ира тихонько шепнула на ухо:

- Никогда не давай ей номер телефона!

- Почему? – удивилась я. У нас всех были телефоны друг друга. Так было проще узнавать домашнее здание.

- Я дала! Она позвонила мне вчера семь раз! Один раз в три часа ночи, когда мой младший брат спал! Я сказала, что не могу говорить, но она всё равно рассказывала, как училась делать шпагат и порвала мышцу в прошлом году.

Я захлопала глазами. Это было уже слишком странно!

- Она идёт к нам! Блин, я вчера трубку бросила! Давай уйдём?

Но смываться было уже поздно. Настя села к нам.

- У нас вчера связь разъединили! У меня уже три раза вчера такое было, и все три раза ночью, представляете? Я тебе столько рассказать не успела! – начала Настя. Историю про шпагат мы услышали все. Потом снова. И ещё раз. И ещё. Казалось, она зазубрила её, как параграф по истории.

Спас нас от Насти звонок. Никогда в жизни я не радовалась ему так, как тогда.