Кто был никем, тот станет всем

Кто был никем, тот станет всем

Когда-то я был таким же. Так же бесстрашно и фанатично бросался на ворота особняков, брал штурмом дворцы. Разрушить до основания. Вывести гниль. Всех богачей — к стенке. Все богатства — разделить по справедливости. А впереди — прекрасный новый мир.

Я ещё помню этот праведный огонь в груди. Это чувство собственной, непогрешимой правоты. Безусловную веру нашим предводителям. Помню то чувство ответственности, когда сам стал одним из предводителей. То чувство справедливой силы, когда за мной пошли люди. И помню ту неловкость, когда замечал как люди смотрят на меня, ловят каждое моё слово. Мне казалось, они слишком большое значение придают моим словам и самому мне. Мне казалось, что каждый честный повстанец мог бы быть на моём месте. Мне просто повезло обладать сильным голосом, слышным в самых дальних уголках площадей. Кто-то умный потом сказал мне, что это называется «комплекс самозванца».

Как я совершил этот круг? Как стал одним из тех, с чьей властью боролся? Одним из тех, кого эти люди, штурмующие ворота моего особняка, готовы поставить к стенке под прицел десятка ружей? Дабы вывести гниль. Дабы разрушить до основания, чтобы строить свой новый мир.

Всё началось с неё. С Марисы. Она просто была рядом на всём пути. Ей было не важно за что я борюсь. Для неё имело значение только то, что в моем сердце, рядом с праведным огнем революции, есть тихий уголок для неё. Она шла за мной. Не за лозунгами, не за справедливым разделом мира, не за самопожертвованием ради светлого будущего. Просто за мной. Зная это, я поклялся самому себе, что потом, когда всё это закончится, Мариса ни в чем не будет знать нужды. Ни в нарядах, ни в тех красивых вещах, которыми она могла любоваться часам, когда еще детьми нам удавалось попасть в Национальный музей. Ни в моей любви.
И власть, и деньги которые принадлежат мне, всё это было ради нее. Не потому, что ей это нужно. А потому, что только имея влияние, основанное на высоком положении в новом правительстве, я мог гарантированно защитить её. Уберечь. Подарить то тихое семейное счастье и благополучее, о котором он мечтала.
Я смог это сделать. И Мариса, и наши дети сейчас далеко отсюда, от огня этой новой гражданской войны. Они в безопасности. Они достаточно обеспечены и банковские счета в нейтральных банках записаны на их имена. Новый революционный суд не дотянется до них.

Меня выволакивают во двор, руки больно стянуты за спиной. Им незачем было бить меня по лицу, я не сопротивлялся. Я понимаю их. Я помню этот огонь в груди, горящий праведной ненавистью к зажравшимся богачам. Ненавистью ко мне. К моему чисто выбритому лицу, хорошему костюму, ухоженным ногтям.
Солнце слепит глаза, за спиной стена моего дома. Я помню, как мы с Марисой купили его. Это был наш первый большой дом. Как она радовалась просторным комнатам, удобной кухне. Мариса почти всегда готовила сама и ее волосы пахли хлебом. Я закрываю глаза — очень ярко в памяти возник её тёплый запах, даже воспоминание о вкусе хлеба перебило привкус крови из разбитой губы.

Я стою перед шеренгой из десятка солдат. Хотя, какие они солдаты — ни единой формы, ни стандартного оружия. Только желтые косынки на манер галстуков на каждой шее. Интересно, почему желтый? Наш цвет был красным, как цвет крови. Молодой командир поднял руку, чтобы отдать приказ. В его глазах горит правда. Из под рубашки, поверх желтой косынки, выбился медальон на цепочке. Командир не замечает, что крышка медальона открылась в пылу сражения и на одной створке я вижу фото. Молодая женщина мягко улыбается, у нее темные глаза, а волосы наверное пахнут хлебом.

Командир отдает гортанный приказ, рубит рукой воздух сверху вниз. Я успеваю услышать синхронный разноголосый выстрел из десятка ружей. Успеваю почувствовать жгучую боль в груди. И покидаю этот мир, уступив место следующему.