Кто вы, профессор Верещагин?

ПРОЛОГ

- Екатерининская, остановитесь в самом конце, у Горбатого переулка, любезный, - бросил я, устраиваясь на сидении.

Таксист покосился на меня как-то странно, на что мне было откровенно лень реагировать. Мало ли, может, ему мое лицо не понравилось. Или шляпа. Сейчас мало кто ходит в головном уборе, а если и ходит, то предпочитает бейсболку... это он еще моей трости не видел!

Настоящая антикварная трость с рукоятью в виде ворона и - конечно, с сюрпризом. Стоит нажать на антрацитовые глаза птицы, как ножны от толчка мощной пружины отлетают в сторону на пару метров. Уже само по себе неплохое оружие, особенно, если умеешь направить. Я долго тренировался и в конце концов научился направлять его куда хочу, а не куда Господь пошлет. Он ведь может так послать, что потом придется в суде оправдываться... хотя, если дойдет до суда, пусть лучше трое судят, чем четверо несут.

Клинок в трости был под стать ножнам, настоящий, дамасский. Кто понимает - тот уже понял, а остальным и ни к чему.

Раньше трость была неизменным атрибутом каждого приличного мужчины. Как и шляпа. Сейчас, чтобы отличить приличного от какого-нибудь маргинала, нужно подойти на расстоянии вытянутой руки, а это чревато.

Задумавшись, я не сразу понял, что машина стоит на месте.

- Какие-то проблемы,- обратился я к спине водителя, выражающей некоторую растерянность, - вы сомневаетесь в моей платежеспособности?

Он обернулся. Мужчине было лет сорок и чувства, которые он испытывал сейчас, были ему не очень привычны.

- Вы уверены на счет адреса? Навигатор не находит...

Я мысленно хлопнул себя по лбу. Проклятая профдеформация. И ведь уже не первый раз такое.

- Извините. Улица генерала Александрова, четырнадцать.

...Мы, наконец, тронулись. Что подумал обо мне водитель - неизвестно, да и неинтересно. Мне с ним детей не крестить.

Но с Вами, уважаемый читатель, объяснюсь. Чувствую, что должен это сделать прямо сейчас, ведь впереди у нас долгая и местами очень напряженная история. Да, кстати, и представлюсь: Антон Верещагин. Историк, доктор исторических наук, профессор. Основная специализация — исследование элитных социальных слоёв обществ различного типа с применением количественных методов анализа больших массивов личных данных, почерпнутых из архивов. Не слишком заморочено?

Ну, проще тут не скажешь. Либо мы с вами говорим о науке с применением точной терминологической базы, общей для всех... либо просто болтаем о погоде.

Историей города я занимался уже лет пятнадцать, углубленно. Не рисуясь скажу, знаю тут каждый гвоздь в лицо и по фамилии мастера, который его изготовил. Конечно, речь идет об исторической застройке. Новые коробки из стекла и бетона - кому оно нужно, запоминать их авторов. Через пятьдесят, максимум, сто лет никто уже и не вспомнил архитекторов этого футуристического ужаса. Да и сам ужас снесут.

Это красота вечна. А мода на ужас проходяща и даже быстротечна. К счастью.

Я прикрыл глаза, чтобы не отвлекаться на вещи, которые в последнее время начали раздражать. Яркую рекламу, каких-то покемонов в жутких косматых костюмах, пихающих в руки никому не нужные буклеты. Рубленые линии современной, прости Господи, архитектуры, которую можно описать тремя словами: триумф победившей посредственности.

Раздражает!

Старею, наверное. Раньше все эти мелочи так не бесили. Или это жара так действует? В костюме-тройке можно свариться заживо, а носить шляпу с футболкой и джинсами - увольте. Я не фрик.

А появиться на улице с непокрытой головой... с недавних пор это отчего-то стало казаться неприличным.

Профдеформация. Следствие слишком сильного погружения в изучаемую эпоху. Иногда мне казалось, что я начинаю мыслить как человек с менталитетом позапрошлого века.

Ничего. Вот допишу книгу и съезжу в отпуск. Куда-нибудь на восток, где еще сохранился дух давно ушедшей эпохи. Ушедшей, но, напоследок, отравившей мне кровь своим ядом: образами красивых, беззаботных женщин, порхающих по жизни, как бабочки, резких, но предельно вежливых мужчин, готовых стреляться, но не выйти из дома с несвежим воротничком. Нарышкинского барокко, аперитива перед трапезой, тайных обществ, перстней с монограммами, длинных наивных писем на бумаге и интриг, поражающих коварством.

Как профессиональный историк, я прекрасно понимал, что весь этот романтичный флёр прикрывал нищету, грязь, эпидемии, повальную безграмотность, дикое мракобесие и жестокое равнодушие к ближнему, не то, что к дальнему.

Но я понимал и другое.

Это была эпоха, когда творились воистину великие дела. Под покровом ночи, под защитой сургучных печатей, под страшными, вымораживающими кровь, клятвами.

Мы живем потому, что Они рискнули. Справились. Смогли.

Об этом будет моя новая книга - и она рванет как бомба!