Почему-то не могу вспомнить номер, кажется, что 13, вряд ли, но пусть будет так.
Молодой профессор женился после смерти матери, когда-то владелицы квартиры, уплотнённой в разные годы доживающими свой век родственниками и пришлыми строителями социализма. Женился, как водится, на студентке и прописал её у себя. Поначалу в квартире жило довольно много людей, но когда я попала туда – Майка привела – оставались только красавец водопроводчик Эдуард, высокая, надменная Таисья Петровна (которая, пренебрегая настоящим именем Эдуарда, прозвала его Васькой, и прижилось, потому что водопроводчика, да ещё такого пьяницу, куда удобнее звать Васькой), и Майкина «семья» – две мачехи и отец-профессор, к тому времени уже немолодой. Комнат в квартире было шесть, две в начале коридора, отдельные, в них жили чужие, одинокие – Васька, и Таисья Петровна, остальные смежные, анфиладой, их занимали Майкины родственники. Имелась ещё «комната для прислуги» – каморка, отделённая перегородками часть коридора, – ну и кухня со столами и шкафчиками, по одному на ответственного квартиросъёмщика.
Профессор, женившись на девчонке, вероятно, сравнивал неумелую и капризную жену с матерью, у которой вся жизнь, всё хозяйство были отлажены, несмотря на перипетии первой половины двадцатого века, и справлялась она с бедами пострашней убежавшего молока и пригоревшей яичницы не надувая губ и не заливаясь слезами. Во всяком случае, моложавый профессор довольно скоро подружился, а потом и ввёл в дом женщину постарше жены, – привел на свою большую, но неудобную для враждебного проживания жилплощадь. Так вот, женщины, жены – бывшая и новая – враждовать не стали, а напротив, старшая взяла шефство над младшей и потихоньку обучала не только искусству готовки, но и умению обращаться с мужчинами, всяким мелким хитрым навыкам. Поощряла и помогала в организации любовных свиданий с неким женатым человеком. Молодая оказалась хорошей ученицей, профессор – ревнивым.
Как-то так получилось, что… не то чтобы одновременно он был мужем обеих женщин, но то одна, то другая отыгрывали его, он перебирался, собственно даже не перебирался, все его вещи находились в той проходной комнате, где за шкафами и портьерой был ещё матерью обустроен ему кабинет, большой, светлый, с кожаными диваном и креслом, письменным столом у окна, так что, оставаясь большую часть суток на своей территории, только спать уходил… от кабинета то влево, то вправо.
Причём это всегда горячо обсуждалось всеми участниками, на время прекращались общие обеды, разделялись, с тактичным участием Таисьи Петровны, кухонные принадлежности, полки в холодильнике. Ссор между женщинами не было, но молодожёны на время уединялись в своё медовое существование. Которое, естественно, заканчивалось. Рано или поздно возобновлялись совместные готовки, трапезы. Потом после какой-нибудь ссоры между супругами профессор и на ночь оставался в своём кабинете… Потом…
Годам к 70-ти профессор внезапно стал заметно сдавать, быстро поседел, обнаружились стенокардия, диабет, подагра, и больше он уже никуда не перебирался, жил в своём кабинете под надзором и опекой обеих женщин.
Тут-то и появилась Майка. Оказалось, что по время очередных размолвок и бесхозности профессор был утешаем… ну, женщиной, тоже бывшей студенткой. Поскольку та женщина была не только независимой, гордой, но и достаточно вздорной, долгосрочные отношения с ней не складывались, однако завелись мальчик и девочка. Навещал он детей не слишком часто и на коротко, приносил деньги и подарки, изредка водил в театр или в музей, и в голову ему не приходило привести их домой. Но тут подросла Майка и, поскандалив с матерью, отправилась искать отца, который по нездоровью и вовсе исчез из жизни детей, тем более что мать, да и брат, всё с большим раздражением относились к его посещениям.
После первого изумления обе мачехи…
Так что вскоре Майка уже жила в четвёртой, используемой вечерами как столовая, комнате и безраздельно владела семейной каморкой. Я практически поселилась там, не в каморке, а вообще в квартире. Моим первым любовником стал Эдуард-Васька, не потому что я любила его или он меня. Просто я зашла в квартиру, когда никого кроме него не было дома, и он, напоив меня чаем, в тот момент он не был в запое, вообще он пил не как другие, ежедневно или подчиняясь зарплате (плату водопроводчики получают от благодарных подхалимствующих клиентов всё время), пил подчиняясь внутреннему, может быть лунному циклу, напоив чаем, он бесцеремонно пересадил меня к себе на колени… Мои одноклассники до этого тоже пытались, но так неумело, что кроме смеха и неловкости ничего из этого не получалось. Потом, вручив мне мой школьный фартук, который чуть раньше он внезапно содрал с меня, сказал: «Во, видишь! если влипнешь, не вздумай сказать, что от меня! Ты приходи, когда захочешь, но только когда я трезвый. Пьяный я за себя не отвечаю. И, вообще, не расстраивайся, не из-за чего».
В тот раз я ничего не поняла, но впоследствии оценила Васькино благородство. Вообще, во многом он действительно был благородным человеком, не только красавцем и отличным слесарем. И, по-своему, заботился обо мне. Даже сам выстирал и погладил фартук.
Я никому о Ваське никогда не рассказывала и приходила к нему, когда заведомо кроме него в квартире никого не было. Не часто. Если он оказывался пьян, в той начальной стадии запоя, когда ему хотелось поговорить, мы с ним просто подолгу разговаривали, совершенно не стесняясь друг друга. Мне он был интересен тем же, что и остальные жители квартиры – это было в своём роде уникальное погружение в чужую, я и тогда понимала, что чужая, жизнь. Хотя нет, не понимала, инстинктивно чувствовала… ну, подруга… её семья… сосед, всё в одном коридоре – так случилось, ну да, случилось, но у меня потом будет по-другому.
Можно подготовиться к экзамену за год, а можно и за неделю. Интенсивный жизненный опыт может стоить жизни, а может её спасти. За два с лишним года, проведённых в квартире 13, я получила концентрированную прививку широты взгляда и толерантности – иммунитет, который меня потом много раз выручал.