Ламантины и киты

Ламантины и киты

Я сидел в полуподвальной чайной, пил коньяк и играл в шахматы. Мой друг, и соперник за доской, помимо игры разговаривал сразу с тремя девушками. Девушки пили вино и отдыхали после работы, весь день до обеда они проводили кулинарные презентации. Шахматная игра довольно пошлый способ показать свою интеллигентность, я стыдился нашей игры, но девушкам нравилось.

Иногда мы поднимались на улицу курить и дышать свежим воздухом. Я хоть и не курил, но тоже выходил под ноябрьскую искристую прохладу. Меня привлекала возможность украдкой слушать чужие разговоры, и невзначай наблюдать за парящими в тёмном небе морскими гигантами.

Ближе к ночи девушки решили ехать в гей-клуб.

-  Вы не пройдёте дресс-код - говорили они нам – Вас туда не пустят!

Гомосексуалистом среди нас был только бармен, он видимо и должен был стать пропуском в гнездо веселья. Мой друг явно хотел поехать с ними, я собрал шахматы в коробку, и чтобы не мешать чужим планам вышел из чайной, и прошёл, в сопредельный продуктовый магазин. Я хотел купить бутылку пива, и распить её на гранитных ступенях набережной Макарова. В очереди к кассам я увидел рассеянную особу, она тоже покупал пиво, и мы вроде улыбнулись друг-другу.

На улице, около места для курения, мы с ней столкнулись снова, рядом расположилась шумная компания фанатов футбольного Зенита, но, их бодрые речёвки, не помешали нам завести разговор.

Она, как и я интересовалась ластоногими и китообразными.

- Ламантины и белухи весёлые и задорные создания – со знанием дела говорила она – Они любят Солнце и ясное небо. Вечером же в тёмной мелькнут хвосты разве что кашалотов или полосатиков.

Я огляделся, несколько серых гигантов прикорнули над Лахта центром. Даже во сне, а спали гиганты вертикально головой к земле, они продолжали плавно шевелить плавниками удерживая тела на равном удалении друг от друга в упорядоченной воронкообразной спирали, закрученной вокруг шпиля небоскрёба. Было удивительно что на такую высоту достает свет уличных фонарей и прожекторов. Ещё несколько усатых китов устроили карусель над пилонами моста Бетанкура.

Бармена вывели из подвальчика под руки. Он еле стоял на клешнях, что-то кричал и своим хмельным весельем наполнил сразу всю улицу. Я предложил девушке присоединится к нему и его разухабистой свите, но она вежливо отказалась.

 - Когда киты плывут по небу, у них не бывает фонтана – говорила она - Им негде брать воду в облаках.

- Они покинули океан, так как нашли лучший мир – сказал я – это их собственный выбор.

- В небе они беспомощны – продолжала она – Подует ветер, их понесёт на квадратные скалы. Нежная китовая кожа, когда упрётся в металлические сучки, прорвётся до крови, плавники запутаются в проводах, а хвосты посекутся о кирпичи. Киты погибают вне океана без желатиновой мягкости солёной воды. 

К нам подошёл мой товарищ, в клуб он не поехал, теперь можно было продолжить наш обычный вечерний маршрут. Втроём мы пошли в японское кафе, где заказали свежий криль. На безымянном пальце товарища отсутствовало обручальное кольцо. Между делом он успел по-чёрному разругаться с женой и теперь искал выход своим жестоким инстинктам. Наша новая знакомая оказалась психологом, и она невзначай стала оказывать ему помощь. Психологом, а именно бывшим психологом-следователем была и официантка кафе, но мой друг сказал ей несколько грубых слов, и следователь надув губы, растворилась за стойкой.  

Через некоторое время мы с другом остались вдвоём. Кто-то шёл мимо кафе, позвал нашу милую собеседницу, и она упорхнула в сторону метро. Мы тоже покинули кафе и направились на набережную Макарова. Стаканчика водки, хватило что бы мой товарищ разобрался в своих желаниях. Я посадил его на такси, и он отправился ночевать к родителям.

Набережная опустела. Нева всё ещё отторгала серебро, но вдоль берегов уже белели полоски льда, а бурное течение несло ладожскую шугу. Я лёг на гранитные плиты, и вспомнил, как чёрное нутро реки просвечивает сквозь кристаллы воды, как рисует спирали гипнотический шум волн, и как вода манит в небытие Финского залива.

Когда мне стало холодно, я махнул хвостом и поплыл в сторону своего дома.

Девушка была не права, здания не казались скалами, они были ветхими и хрупкими. Плавного движения плавника, хватало чтобы разрушить целый этаж любой постройки. Я вдруг вспомнил, что есть чердак, где в невинной юности я начертал на старой иссохшей балке своё имя. И мне захотелось во что бы то не стало разрушить, весь тот чердак, всю ту крышу что бы жестяные листы и кирпичи из печных труб словно птицы с грохотом заполонили всё небо. То короткое слово из четырёх букв выведенное на сосновом бревне синей шариковой ручкой, было единственным якорем, удерживающим меня на земле.

Но моё желание не осуществилось. Стоило мне подняться достаточно высоко, то свет фонарей нестерпимо врезался в глаза и спасаясь от слепоты я заплыл в тень домов где растянулась мембрана времени, я легко порвал её, увидев себя в будущем.

Мы седели в чайной за столом, я и напротив меня она. Между нами стояло прозрачное стекло, по нему шли бесконечные титры фильма. Я разбил это стекло хвостом и исчез. Больше её я никогда не видел.

Когда восходила Белая Луна то белыми становились и венчики лютиков. Со временем я полюбил белые лютиковых поля. Всю ночь в них можно плавать, дурачится, и забыть о существовании гравитации, а утром почувствовать горький, дурманящий вкус травяных рос на губах.

Появление китобоев не было для меня сюрпризом, всё-таки изумрудные поля, гранитные пустоши невских набережных, жестяные крыши и чёрные лестницы купеческих домов благодатная среда обитания и она не может пустовать без убийц. Но я не думал, что промысловики прибудут так быстро.

Их появление отчасти было камуфлировано запруженными улицами. Автомобили и троллейбусы скрывали личности пассажиров и шофёров. Пешеходы равномерно двигались по тротуарам, невские волны равномерно бились о набережные. И в этой равномерной безликости зверобои легко находят лёжку для организации засад.