Ласточкино гнездо

Глава 1

Утро в поместье Сахаровых только-только начиналось. Мягкое солнце игриво разбросало лучи по лужайке, согревая светом возвышающиеся над заборчиком из колонн, подпёртым деревьями и розовыми кустами. Ещё совсем лениво, неторопливо и немного небрежно прислуга разгуливала туда-сюда, толи выполняя свои дела, толи наслаждаясь минутами утреннего покоя – хозяева ещё не проснулись и торопиться было незачем. Даже на кухне стояла удивительная тишина: не гремели кастрюли, не шваркали сковороды, не ругались друг на друга две тучные поварихи, пытаясь разделить территорию и дать как можно больше задания крепостным детишкам.

Солнце, казалось, освещало всё, вплоть до самого потайного уголочка поместья, которым всегда считалась конюшня. Она стояла позади дома и в обычные дни солнце как будто ленилось дотягиваться до туда, но только не сегодня. Сквозь расщелины между досками, лучи светили так ярко, что оставляли чёткие жёлтые полосы на примятой соломе и слепили глаза, стоило только посмотреть в их сторону.

В этой самой конюшне, проснувшись ни свет, ни заря, хлопотал двенадцатилетний мальчишка. Он подбегал к колонке с водой, быстро выплёскивал грязную воду за дверь и набирал чистую, бежал к следующей лошади и до блеска мыл её, вычёсывал до шёлкового блеска гриву, чистил копыта. Изредка смахивая со лба пот рукавом чумазой рубашки, он мурлыкал под нос себе песни, продолжая свою работу. Как только все кони были чисты, он кормил их, поил и прислушивался к тому, не звонят ли колокола у часовенки и не закончил ли он работу раньше, чем полагается. Хоть барин и был добрым, гневить лишний раз его не хотелось.

Слыша звон, мальчишка выскакивал из конюшни, плотно закрывая дверь на засов и, улыбаясь пухлыми губами, нёсся в сторону дома прислуги, в свою небольшую комнатку. Там он умывался, переодевался в чистую одежду и бежал к хозяйскому дому, где его уже встречали служанки добродушной улыбкой и запахом свежей выпечки.

– Антошка, сегодня ты рано!

Смеясь, пышная женщина средних лет, которую в доме величали Клашей, протянула горячий румяный пирожок, обёрнутый полотенцем, мальчику в самые руки. Она уже знала, во сколько именно сын иностранного крестьянина прибегал в хозяйский дом, потому всегда готовила для него завтрак. Так уж повелось, что с родителями он не трапезничал, предпочитая быстрые перекусы в компании младшенькой Сахаровой –  дочери Николая и Ольги Сахаровых Настеньки.

– Настасьюшка ещё не спускалась? –  тут же откусывая добротный кусок пирожка, заговорил мальчишка.

– Нынче задержалась невеста твоя, – с хриплым смехом выдавил постоянно кашляющий дед Степан, служивший ещё при отце барина садовником.

Его сухие плечи, опущенные и как будто тянущие вниз, прибивая к земле, дёргались при каждом спазме, при каждом глубоком вздохе и замирали, как только он убирал платок от лица. Дед Степан в последнее время был совсем плох, часто кашлял, сутулился и как будто бы скрючился ещё больше под тяжестью своего сухого тела. Служанки перешёптывались, что платки его стали с кровью, только прячет он их надёжно; в землю закапывает да молится часами, просит, чтобы недуг его на семью барина не перекинулся, да на ребятишек прислужных.

– Отпусти меня, Николай Николаич, – просил он не единожды помещика, – я найду в деревеньке дом обветшалый, да уйду спокойно в иной мир. Тяжко мне уже дела вести.

– Да что ты, Степан Прокофьич! Как же я тебя отпущу? На тебе весь сад-огород держится. Да и нужен ты мне, ты ведь как родной отец, ей-богу! –  отвечал ещё лет десять назад Николай Сахаров. – Давай я тебя лучше в санаторий отправлю? Подлечишься, тебе там микстуру выпишут, какую полагается. Моргнуть не успеешь –  а уже на ноги поднимут! Будешь пуще молодежи бегать по саду, да розы срывать!

Но старик только отмахивался, не желая разбазаривать деньги хозяина. Да и просто не желая покидать настолько родное ему место, он продолжал жить, работать на семью Сахаровых, пока дела его не стали совсем худы.

Степан вздрогнул, тряхнул головой с гривой белоснежных волос и пышной бородой, выкидывая будто физически из головы все свои нехорошие мысли. Он подумал несколько секунд, посмотрел вдаль, будто вспоминая куда шёл, а потом посмотрел на Антошку, стоящего перед ним и всё ещё жующего пирожок.

– Беги в дом, скоро уже учитель по скрипке придёт, будете с Настасьей вместе… музицирковать?

– Музицировать, дед Стёп, – со смехом ответил мальчонка и прошмыгнул мимо него в дверном проёме.

Где-то на пол пути к широко лестнице, ведущей на второй этаж, мальчик остановился и развернулся обратно, чуть не сшибив с ног Клашу и получив в спину ласковые ворчания женщины. Его что-то вело к лугу, где обычно каждое лето цветут васильки да ромашки, заполняя собой весь луг, окрашивая в сине-белые цвета, будто бы морские волны. В этом году уже в начале июля васильков было много, ромашки редкие, но тоже были и мальчонка побежал к лугу чуть быстрее. Он наклонялся, разглядывал цветы и срывал самые свежие, которые только-только открылись солнцу и распустили свои лепестки. Как только в руках набрался пышный букетик, мальчишка пустился обратно в дом, перепрыгивая камушки и ямки, что уже, казалось, знал наизусть.

– Тоша! –  послышался мягкий женский голос.

Мальчик обернулся, увидев свою матушку, идущую навстречу и помахал ей рукой, почти не останавливая свой бег.

– Сынок, постой, не убегай!

Эти слова с трудом, но заставили мальчонку остановиться, немного нервно перебирая в ладони букет цветов и теребя его, отрывая мелкие листочки. Он смотрел на женщину, держащую подол крестьянского платья и несущую в руках корзину свежих фруктов, только что, вероятно, купленных на рынке для завтрака хозяев.

– Какие чудесные цветы. Ты несёшь их в дом? Они будут прекрасно смотреться на обеденном столе.

– Нет, матушка, я несу их хозяйской дочке! –  с гордостью и волнением отвечает он. – Я ношу их каждый день, как только луг расцветает по весне. Это любимые цветы Настеньки!

Женщина вдруг опустила руки с корзиной вниз, как-то странно ссутулилась. На лице её появились печаль и тревога, а глаза волнительно смотрели на двенадцатилетнего кучерявого и чернобрового мальчонку со смешными оттопыренными ушами и пухлыми улыбающимися губами. Она осмотрела буквально каждую деталь его образа: как кучерявые угольно-чёрные волосы, кончиками успевшие выцвести до цвета свежевспаханной земли, падали на лицо, волнами скрывая широкие чёрные брови; как карие глаза блестели не то от солнечного света, не то от того, что излучало мальчишеское сердце; его складную для возраста фигуру, смуглое лицо и свежую чистую одежду, подаренную самим барином на день рождения мальчика.