Льдинка в сердце

Льдинка в сердце

Льдинка в сердце

Глава 1. Томкин муж

Томка не плакала, когда от неё ушёл муж. Ушёл – и слава богу. У них и любви-то не было, как можно любить алкоголика?

Томкин муж вовсе не был алкоголиком – просто любил выпить под хорошую закуску, не теряя при этом головы. Но Томка упрямо величала мужа пьяницей, и спорить с ней… Спорить с Томкой муж не решался ни пьяным, ни трезвым.

Вот угораздило же – выйти за такого! Ему бутылка милее семьи, и сын таким же растет, к бутылке тянется. Отцовские гены, Толькины. А были бы Томкины,  институт бы окончил, интеллигентом стал. А Генка на заводе работает… Правда, руки у него золотые, кухня и ванная комната – Томкина гордость и зависть соседок – всё Генкиными руками сделано-отделано, глаз радуется!

И на даче у Томки «ажур», и денег зря не выбрасывает: сын и баню поставил, и сарай, и в избе ему до всего дело есть. Вроде бы шутя работает – тут молоточком стукнет, там топориком стешет, столбик под крыльцом заменит… Незаметно вроде, а изба как новая, столько лет стоит – загляденье!

Но любил после работы выпить. Томка его за это осуждала, и невестку осуждала – за то, что Генку не пилила, не ругала, молодые в согласии жили, не то что они с Анатолием.

Не смущало Томку и то, что муж ушел от неё не просто так, а «к другой». – «Небось, такая же выпивоха, - злорадно думала Томка. – Толику веселей будет, сопьётся в хорошей компании!» Она сама собрала мужу вещи в объемистый баул, аккуратно складывая каждую. Муж даже удивился – он-то ждал скандала, упрёков и слёз, а она рубашки гладит, мятые не хочет класть… Чудная! Радуется, что ли? И сказал, уходя:

- Ну, Тома, простишь, не простишь, а я к тебе не вернусь. Не живём мы с тобой, а не пойми чего творим. А я хочу пожить нормально.

«Нормально» Толик прожил пять лет. И когда чужой сдавленный голос в телефонной трубке, запинаясь и давясь слезами  сообщил Томке, что её муж умер (так и не развелись, никому это не нужно было – ни ему, ни ей), она не заплакала. Ну, не было у Томки слёз – оплакивать чужого мужа!

На похоронах для приличия подносила к сухим глазам платок и устало думала: «Скорей бы всё закончилось, дома стирки гора, потом гладить всё это…»

Генка не мог сдержать слёз, жалел отца. Мать смотрела осуждающе – плачет, словно отец его вырастил. Она, Томка, растила. И чего, спрашивается, плачет? Умер, значит так богу угодно. Пусть по нём его алкашка плачет, гражданская жена, слово-то какое неуютное.

Томка и то не плачет, а ведь от неё муж ушёл – сегодня как бы второй раз. А первый его уход помнился с обидой: от неё – такой домовитой, хозяйственной, положительной во всём,  ушел к какой-то…

Томка увидела её на похоронах – в первый и единственный раз – обессилевшую от слёз, сломанную как молодое тонкое деревце, растерянную от свалившегося на неё горя. А она симпатичная! На алкашку не похожа совсем – складненькая, ладненькая, подбородок вздёрнут  и на Томку как на пустое место смотрит.

 А ведь сама их с Генкой позвала. И за место на кладбище заплатила, о деньгах не заикалась… Попробовала бы заикнуться. Молчит, держится, хотя видно, что из последних сил…  Лицо слезами залито, а голову не опускает.

 Генка как-то раз билеты достал, на спектакль, вот там – такие же были, как эта. Спектакль чудной какой-то, не говорили ничего, только танцевали. Томка сперва не понимала, чего они там изображали, потом вроде как понимать стала: без слов всё понятно.

…И где её Толька нашел? Отыскал, подобрал… Или это она его… подобрала? Теперь одна осталась, у Томки хоть сын есть и внучка (дома оставили, нечего ей тут), а у этой – кто? Стояла одна, ни на кого не глядя.

 Потом расходиться стали. Начальник Толькин в «Лэндровере» уехал, за ним вся кодла-шоферня, Толикины собутыльники. Томка тоже хотела уйти, но сын попросил: «Мам, подожди… Постоим ещё». А эта – одна ушла, никто не провожал. Каково ей теперь…

Томка опомнилась.  Что это на неё нашло - разлучницу жалеть вздумала. Это что же получается? – Её Толик, пустозвон, пьяница и бездельник, оказался кому-то нужен (этой вот заплаканной берёзке, и ведь любила, пять лет развода не требовала, теперь ничего не получит, ни с чем осталась!) А она, Томка… никому не нужна?

Неожиданно для самой себя Томка захлебнулась слезами. И всё повторяла хлопотавшим вокруг неё сыну и невестке: «Не нужна я никому, никому не нужна, никому…» Сын совал ей стакан с водой: «Мам, попей, ну попей водички, мам!». А она отталкивала его руку и всё выстанывала сквозь рыдания: «Никому не нужна-ааа!»

Генка плакал и уверял её, что она им нужна, и даже очень! Не было бы с ними Томки, кто бы за дачей присмотрел, за садом-огородом, кто бы Ритусю из школы встретил, обедом накормил… А Томка плакала и никак не могла успокоиться. Она и  ночью не могла уснуть – вспоминала их с Толькой жизнь…

Жила она с мужем недружно: не прощала обид, не спускала ошибок, а уж если муж приходил домой «под шофе» - устраивала, по меткому выражению Анатолия, «показательные выступления» с обвинением благоверного «по статьям расходов» и непременными слезами о загубленной мужем жизни.

С точки зрения самого Тольки, пил он редко – с получки разве, да ещё с премии (которые исправно приносил домой и отдавал Томке), да ещё когда начальник работёнку левую подкинет. Анатолий работал автослесарем в гараже частной фирмы. Гаражный коллектив был на удивление дружный и спаянный,  в беде одного не оставят.