Лечить нельзя помиловать

Пролог

– Здесь отпевают королевскую стражу?

В дверь небольшого медицинского кабинета, арендованного мной на старинной улице столицы, заглянула чья-то морда. Поросшая черным волосом вплоть до глаз, мужская морда излучала озабоченность и нездоровое возбуждение.

– Угу, и отплясывают, – хмуро заметила я, заполняя амбулаторную карту. – Я целитель, а не священник, любезнейший. И вообще, вон из медпункта!

Любопытную морду снесло, как ветром. С уличной стороны двери висит огромная табличка, разукрашенная, как пасхальное яйцо: «Обед, просьба не беспокоить». Я повесила её сразу, как только подписала договор об аренде бывшего торгового помещения на первом этаже жилого дома. И каждый месяц предупреждающая фанера обрастала подробностями: «Совсем не беспокоить», «Пока не поем – не открою», «Умирающим в живую очередь» и «Если дышит – подождет». Две такие же таблички, разрисованные по самую рамку, висят на стене в обеденном закутке, как память о предыдущих местах работы: школе для трудновоспитуемых оборотней и госпитале для новорожденных фениксов.

Первая красовалась отпечатками мелких клыков, вторая – обугленными дырами. Я с ностальгией обернулась на таблички и философски вздохнула. Всё равно лучше, чем в муниципальной поликлинике в Сыктывкаре.

Интересно, мою пропажу списали на побег или на похищение? Хотя кому нужен среднестатистический терапевт, похожий на очковую кобру. Канула в небытие, романтично оставив после себя след из жалоб и объяснительных.

– Эрла-целительница, мы все понимаем, – глухо прогудело из-за двери. – Но тут особый случай.

Каждый случай у них особый: и диарея после некипяченой воды, и зверское кровотечение из порезанного пальца. Даже пузырек зеленки и рулон ваты, оставленные в ящике за дверью, не убеждали пациентов оказать себе первую помощь. Обязательно присутствие лекаря, внимательно следящего, как перепуганный пациент старательно пачкается в бриллиантовом зеленом.

– До конца обеда двадцать минут, уважаемые эрлы, – сварливо откликнулась я, против воли приподымаясь со стула и выглядывая в окошко. – Если пациент еще дышит, терпите.

На улице топтался отряд королевских гвардейцев. Характерная форма, высоченный рост и озабоченное выражение лиц вынудили меня почесать копчик от дурных предчувствий. Нет-нет, знать не желаю их жалобы. Единственные, к кому я срываюсь незамедлительно в любой ситуации – это мои роженицы, добросовестно поставленные на учет и приходящие на консультации. Всех беременных девочек в Золотом квартале Порт-о-Фердинанда я знаю наперечет. Вторник и пятница отданы для многочисленных будущих мамочек, по летнему времени прибывающих косяком: многие хотят разродиться осенью, в сезон урожайности и довольствия. Во-первых, будет чем накормить гостей. Во-вторых, щедрая природа под шумок уборки хлеба и овощей поможет женщинам родить быстро и безболезненно.

– К тому же, вас толпа и все без бахил. Мой кабинет не вместит вашу братию.

– А-а-а, так пациент всего один! – обрадовались за дверью. Послышалась возня, кто-то выругался и тут же словил подзатыльник от товарищей. – И он уже не дышит.

Печенки-селезенки! Это меняет дело. Несмотря на отсутствие жестких проверяющих и выговоров за потерянных пациентов, оставлять снаружи умирающего оборотня – дело гнилое. Никто не осудит меня за то, что под дверью скончался горожанин – пока не заплатил мне денег, я не обязана его лечить. Однако русский врач знает прописную истину: выживший пациент – залог здорового аппетита и крепкого сна.

Хотя на эти двадцать минут обеда были грандиозные планы: заполнить сегодняшние карты, составить график профилактических выездов на дом к человеческим малышам и накрутить ватных тампонов, разлетающихся, как горячие пирожки.

– Входите, – я тяжело вздохнула, отставив чернильницу и натягивая марлевую повязку на лицо.

Не утруждая ожиданием, в кабинет ввалились сразу трое мужчин в синей гвардейской форме. Оборотни узнаются издалека по чрезмерной волосатости и кощунственной привычке закатывать рукава мундиров, обнажая широкие предплечья. В городе запрещено оборачиваться полностью, поэтому хитрые перевертыши придумали выход: выпускают когти из лап, запуская трансформацию только до локтя. Конечность увеличивается, рукав трещит по швам, оборотни воют от обиды, докупая обмундирование за свой счет.

Полгода понадобилось «сообразительным» волколакам, чтобы решить проблему.

– Вы сказали, пациент один.

– Один, – подтвердила первая морда, указывая пальцем за спину. – Сейчас занесем.

И правда, вслед за предводителем солдаты внесли импровизированные носилки, вежливо прикрытые белой простынкой. Неужели всё, отмучился бедняга? Пару раз сюда приносили хладные трупы, наивно веря, что я смогу или исцелить мертвецов, или решить проблему с городскими властями – в общем, пытались подбросить мне тела и быстро свалить в закат. Приходилось догонять и под страхом клизмы заставлять уносить добро.

– Рассказывайте. – Велела я оборотням, надевая перчатки.

Тело под простыней партизански молчало и не подавало признаков жизни. Откинув край простыни там, где предполагалось лицо, я мгновенно скривилась. Фу-у-у! Слава Авиценне, маска спасла обоняние, но глаза мгновенно начало резать от страшной вони.

– Еле довезли, – пожаловался старший оборотень, самовольно присаживаясь на табуретку. Носилки с пациентом водрузили на кушетку. – Гнали в трущобах нелегалов из виверн, почти загнали в адову петлю у городской стены. Капитан приказал дожать отребье, а они…

– Оказались колдунами?

– Так точно, – тяжело вздохнул оборотень. Посеребренные проседью бакенбарды печально повисли. – Один обернулся и запустил в отряд «Гнилой кровью».

Весьма красноречивое название. Бедняге не повезло, вражеское заклятье угодило прямиком в ноги, мгновенно впитавшись в нижние конечности солдата и запустив ужасающий механизм воздействия. Кто-то догадался раздеть сослуживца до трусов, обнажив сильные и поджарые ноги. Сгнившие почти до колена. Плоть разъело до костей, белеющих в мышечных «прорехах», отчего мне на секунду поплохело. Не от зрелища, от сложности лечения.