Лёд и Солнце

Лёд и Солнце

Марыся приходит во дворец королевы Зимы незаметно, и в первые дни жутко дичится – бесшумной тенью скользит вдоль стен, вздрагивает всякий раз, когда к ней обращаются, и краснеет, когда ей самой приходится с кем-нибудь говорить. Ей холодно и неуютно в огромных сияющих залах, излучающих серебряный свет – он совсем не греет, и Марыся с тоской думает, что отдала бы всё за то, чтобы вернуться домой, к старенькому, полуразвалившемуся после смерти отца домику и потрескивающим, пахнущим смолой поленьям в очаге.

Но нельзя. Она – самая старшая из детей, мама говорила с ней как со взрослой, и мама надеется на неё. Значит, нельзя вернуться домой с пустыми руками – особенно если зашла так далеко.

В первые дни Марыся изнывает от скуки и не знает, чем себя занять. Да и что прикажете делать в месте, где полы заметает Метель, постели застилает Ветер, а окна стеклит Лёд? Марыся боится предложить помощь и только несмело глядит на просторные и пустые, продуваемые всеми ветрами залы, сильнее кутаясь в пёстрый, расшитый матерью платок.

Только к вечеру она немного оживает. Вечером все трое королевичей – Декабрь, Январь и Февраль – собираются у камина, и Марыся рассказывает им сказки.

Поначалу ей страшно до тошноты, до противного комка в горле – ей всё кажется, что королевичи поднимут её на смех, а королева Зима холодно скажет: «Сказки – это не работа», и выгонит её из дворца. Именно поэтому Марыся мнёт кончики своих тонких косичек, накручивает их на пальцы, бледнеет и краснеет, а голос её дрожит, как тонкий лист на зимнем ветру.

Но никто из королевичей не смеётся – они слушают очень внимательно, так что слышно только их громкое дыхание. Лишь иногда, когда Марыся прерывает речь, кто-то – обычно это Декабрь, самый нетерпеливый и самый живой из всех, – восклицает:

– Что же было дальше? Говори, Марыся!

И Марыся, обрадованная поддержкой, с новыми силами бросается в бой. Королевичи очень похожи друг на друга – стройные, широкоплечие, со светлыми волосами и голубыми глазами, но Марыся быстро научилась различать их. Декабрь – самый добрый из сыновей королевы Зимы, у него нежный взгляд и тёплая улыбка, и Марысе становится легче, едва она посмотрит на него. Январь задумчив и загадочен, и Марысе иногда приходит в голову, что даже сама Зима не всегда знает, о чём думает её средний сын. Что же до Февраля, то он молчалив и холоден, глаза его – как две льдинки, а его улыбки Марыся ни разу не видела. От Февраля веет холодом, он хмур и молчалив, и Марыся вздрагивает от неожиданности, когда он задаёт ей вопрос:

– Что же ты рассказываешь нам сказки лишь о хороших королевичах и героях? Разве плохих не было на свете?

Марыся теряется, не зная, что сказать, – в её сердце бьётся никогда не дремлющий страх, но вместе с ним просыпается и злость, – и вот Марыся отвечает – так спокойно, что сама этому удивляется:

– Были, конечно. Но памяти о них не осталось в народе. Они и доброго слова не стоят, не то, что сказок.

Февраль хмурится и замолкает, старшие братья глядят на него с усмешкой, словно спрашивая: «Ну что, съел?», на что он отвечает взглядом, полным холода. И Марыся, видя всё это, вдруг чувствует острый укол жалости к младшему, нелюбимому сыну Зимы.

***

Дни проходят незаметно, и вот Марыся уже не прячется по углам, не скользит неслышной тенью, а вполне уверенно ступает по залам, иногда, если ей очень нужно, даже позволяя себе бежать, и не вздрагивает от стука башмаков, разносящегося гулко и далеко. Зима довольна новой работницей – авось, её сказки выведут сыновей на правильный путь. Вместе с Декабрём Марыся наряжает ёлку – пахнущую смолой, увитую бусами ягод, с ветвями, полными грибов, орехов, мягкого сена и пуха и других сокровищ, мало значащих для Зимы и её детей, но бесценных для лесных зверей. Вместе с Январём Марыся собирает людские невзгоды, потери, горести и страдания в один большой мешок, который королевич затем выбрасывает на перекрёстке дорог.

Теперь сыновья Зимы гораздо реже собираются у камина, слушая Марысины сказки, – им не до этого. Декабрь и Январь заняты добрыми делами, а Февраль становится всё угрюмее и печальнее, и Марыся порой боится поднять на него глаза. Она избегает его до тех пор, пока он сам не останавливает её в одном из длинных коридоров дворца и не обращается почти вежливо:

– Послушай, Марыся... Какое бы доброе дело мне совершить? Или всё уже переделали мои братья, и на мою долю не осталось добрых дел на свете?

Марыся едва сдерживает смех – так забавляют её слова Февраля, но отвечает почтительно – как положено отвечать королевичу, да ещё и обладающему волшебной силой:

– Нет, я уверена, что добрых дел ещё много – надо только походить да порасспрашивать людей.

Февраль снова хмурится, и она читает в его глазах так же ясно, как в маминых книжках с картинками: «Мне, королевичу, сыну Зимы, идти к простым людям?» Однако он ничего не говорит – лишь коротко кивает и исчезает так же внезапно, как и появился, оставив Марысю дрожать неизвестно от чего и зябко кутаться в свой платок.

На следующее утро королевич Февраль исчезает из дворца. Старшие братья шутят на его счёт: «Опять пошёл ёлки в лесу ломать», «Решил дать вихрям да буранам разгуляться», матери-Зимы нет дома – умчалась в повозке, запряжённой бурыми медведями, по каким-то своим делам. Одна Марыся тревожится, глядя в затянутое морозными узорами окно, отчаянно пытается найти слова молитвы, но, как назло, не может вспомнить ни одной, – да и нужны ли молитвы тому, кто и умереть-то не может?