Леденцы

Леденцы

Каждую субботу фрекен Педерсен готовила леденцы для своих детей. Это событие было единственной радостью за неделю для маленьких Нильса и Метте, ведь жизнь в пригороде Оденсе казалась такой скучной. Каждый раз они с нетерпением ждали вечера субботы, чтобы посмотреть, как мать разливает тягучую карамель на бумагу для запекания, а после застывания разбивает острым ножом на неровные части. Дети всегда внимательно следили за руками матери в такие моменты, и она казалась им почти волшебницей.

 – Метте опять все съела, пока мы спали! – доносилось из кухни.

 – Не расстраивайся. Мы можем сделать еще леденцов, только не мятных, а фруктовых, – потрепала сына по светлым волосам фрекен Педерсен. Она готовила завтрак, и потому не могла отвлекаться на Нильса.

 – Но я хотел мятных. Они мои любимые, – чуть ли не плача, пробормотал мальчик.

 – Тогда придется подождать, пока она вырастет, – кивнула женщина в сторону продолговатого горшка, который занимал почти весь подоконник.

 – Так не честно! – воскликнул Нильс, и слезы брызнули из серых глаз. Он убежал в свою комнату и отказывался выходить из нее до самого вечера, пока урчание в животе не напомнило о пропущенном завтраке, а потом и обеде.

После ужина фрекен Педерсен ушла на ночную смену в кафе, где работала официанткой. Нанять няню возможности не было, поэтому дети нередко оставались одни. Они давно привыкли к молчаливым вечерам наедине друг с другом.

Метте рисовала в гостиной. Цветными карандашами она выводила кособокий замок. Рядом с ним стояла принцесса в окружении лесных зверей. Девочка улыбалась, представляя, как хорошо живется ее героине. Метте хотела добавить несколько деревьев, но места на листе бумаги оставалось совсем мало.

Нильс сидел на заднем дворе. Он прекрасно знал, что мать не разрешала им с сестрой выходить из дома, пока ее нет. Но мальчика не волновало это. Нильс рылся погнутой железной палкой в земле, портя газон. Обида не проходила. Она полностью занимала мысли мальчика, заглушая боль от недавно разодранного колена.

На траве лежала застекленная оконная рама. Фрекен Педерсен уже пару месяцев собиралась выбросить ее, но никак не могла найти времени для этого. Газон давно надоел Нильсу, и он решил выместить злость на стекле. Мальчик колотил по нему, как по заклятому врагу, пока осколки не осыпались на траву. Они напоминали те леденцы, которые ему так и не удалось попробовать.

Нильс не удержался и решил подшутить над сестрой. Он взял с кухни банку для леденцов и до самой крышки набил ее битым стеклом. «Теперь поймет, что нельзя хватать чужое», – мысленно злорадствовал мальчик. – «Порежет пальцы и перестанет хватать мои леденцы».

Нильс ложился спать со спокойной душой. Он представлял, насколько хороша будет месть. Мальчик надеялся, что после того, как проучит сестру, она и вовсе откажется от конфет. И тогда все леденцы достанутся ему одному, а Метте и смотреть в их сторону больше не сможет.

Девочка спала. Каждый раз, во время приступа лунатизма, она медленно поднималась с кровати, стояла возле нее несколько минут и обходила дом. Ее шаги были неслышными. Метте двигалась плавно, как призрак, умело обходя препятствия, вроде стульев и шкафов. Лунный свет отбрасывал холодные блики на каштановые волосы и ночную рубашку, делая девочку похожей на героиню мистического рассказа.

Она шла в сторону кухни привычным маршрутом, едва не споткнувшись о брошенную на пол игрушку. Метте дотянулась до банки, в которой обычно лежали леденцы. Девочка не почувствовала, как осколки царапали тонкую кожу на ладонях и оставляли багровые полосы. Не замечала она и темных капель, шустро сползающих по кончикам пальцев и падающих на кафельный пол. Метте подносила стекло к губам и жадно заглатывала его, как самую вкусную еду на свете.

Банка опустела почти наполовину. Лицо девочки приобрело осмысленное выражение. Метте проснулась, почувствовав боль. Она пыталась кричать, но из горла вырывались только булькающие звуки, непохожие на человеческую речь. Язык превратился в кровавые ошметки.

Девочка беззвучно выла, катаясь по полу. Ее тошнило, но осколки не выходили из горла, продолжая терзать тело девочки. Она захлебывалась кровью и ошметками пищевода. Боль была невыносимой, и глаза Метте стали похожими на стекляшки, безжалостно оборвавшие детскую жизнь.

Утреннюю тишину пронзил протяжный вопль. Такие звуки издают раненные животные. Мать звала Нильса, но он зарылся в одеяло, закрывая уши руками. Он не хотел быть наказанным. Мальчик представлял, как будет визжать и обзываться сестра, показывая ему и матери порезанные ладошки. Нильс так и не увидел Метте, лежащую на полу в луже крови и рвоты, с перекошенным от боли лицом.

Он на долгие годы остался в своей комнате, не понимая, что сотворил. Мать не ругала его, но мальчик все равно постоянно ждал внезапного наказания. В школу Нильс больше не ходил. Он перешел на домашнее обучение. Его жизнь стала напоминать тюремное заключение – еду фрекен Педерсен оставляла у двери, потому что мальчик не отзывался на ее просьбы выйти, а днем приходили учителя, которым тоже не всегда удавалось зайти в комнату Нильса. Доходило до того, что мать не видела мальчика неделями, а иногда и месяцами. Он не позволял стирать свою одежду и убираться в комнате. Увидевшие Нильса говорили, что он годами носил одну и ту же футболку, не стриг волосы и не мыл лицо. Темные круги под глазами мальчика говорили о том, что он почти не спит.

Фрекен Педерсен тяжело переживала потерю дочери, и оттого не видела в поведении Нильса ничего необычного. Она и сама превратилась в затворницу, когда Метте не стало. Женщина не бывала на могиле дочери. Надгробный камень был свидетельством того, что Метте больше нет, а фрекен Педерсен отказывалась верить в это. Она представляла, что дочь уехала учиться на другой конец страны, а одного взгляда на могилу хватало, чтобы разрушить выдуманную реальность.