Леди на мосту

I

Шум портового города остался позади. Она стояла, положив руки на поручень старого деревянного моста, переброшенного через прибрежную щель у гавани. Ее светлые волосы слегка развеивались по теплому ветерку. Неизменная шляпка с вуалью, бело-голубоватое платье и красные туфли. Одинокая, застывшая фигура, всматривающаяся вдаль, на синее море, печально толкающее едва заметные волны в направлении каменных плит причала вдали и берега с серым песком.
Ей было двадцать два, когда сюда пришла война. Она занималась художественным оформлением газеты в местной редакции, а потом пришли борцы сопротивления с просьбой работать у них, занимаясь пропагандой и различными текстовыми делами, поддерживая моральный дух населения. Она согласилась.
Любимые с детства пейзажи, дурманящий от виноградников и моря сладко-соленый воздух, сонно-мечтательный покой... Ныне во всём этом царили вкус крови, тревожные ожидания и отважный настрой непокорных ополченцев, готовых сражаться за свои семьи, свои сломанные судьбы, свои надежды...
Жизель была необычным ребенком. Рано потерявшая мать, воспитанная отцом, привившем маленькому существу с добрым сердцем всё самое нежное, светлое и трепетное, что сумел сохранить, невзирая на пережитые смутные времена разрухи, национального упадка и долгой борьбы за восстановление гармонии в семье и родном городке. Любознательная, милая девчушка со светлыми кудряшками задавала такие же светлые, наивные детские вопросы, и отец каждый раз отвечал ей необычными, волшебными рассказами, с добродушной улыбкой на покрытом шрамами лице, пытаясь скрыть оставшийся навсегда болезненный блеск в глазах. Она замечала его, не понимая, но смутно ощущала, и это часто расстраивало ее. Когда он спрашивал, что случилось, малышка говорила, что «папин взгляд пугает». Он на миг закрывал глаза, виня себя за этот горестный блеск, но затем смеялся, обнимал дочурку и отвечал, что это просто от усталости или потому, что они до сих пор не вышли на прогулку.
И, прихватив краски и мольберт, они шли по зеленой аллее к старому мосту. Там родитель и ребенок проводили дни, фантазируя, смотря на залив и рисуя свои сказочные образы на полотне. Потом отец садился на скамью, дочь взбиралась к нему на колени, и он тихо, склонив голову, рассказывал ей о красоте мира, которую почему-то не замечают люди, и о могущественной силе любви и доброты, говоря, что если она будет хранить их в своем сердце, ничто и никогда не сможет побороть ее и эта сила преодолеет даже самые большие трудности. Они мысленно летали по небу на крыльях всеохватывающего восторга, выше чаек, легче облаков, к зениту солнца, радостно дарившего им свои разноцветные лучи. Часто они сидели до самого заката, и когда небо переодевалось в алые одежды, они произносили «До свиданья, море; спокойной ночи, солнышко!», и шли домой, наполнившись прекрасными впечатлениями и теплым чувством великолепия всей необъятной жизни, понимая, что видимый мир – это просто декорации, за которыми скрываются чудеса...
Так она росла, вдохновленная рассказами отца, что всё плохое и болезненное происходит лишь там, где нет любви, что Всевышний пребывает внутри каждого существа, просто очень многие забыли это...
Вот уже четвертый год Жизель существовала одна во всём мире, таком странном, беспокойном. Люди вырастали, покидали родные гнездышки, и с этого момента начиналась их безумная карусель жизни. Европа кипела, покрывалась броней, гналась за развлечениями, комфортом, за мигом, который вот же, рядом, у самих ладоней, но почти никто не мог поймать его, и чем быстрее за ним гнались, тем отчаяннее он убегал. Это была эпоха машин, век промышленности.

Естественное повсеместно вытеснялось и заменялось искусственным, неживым. Окружая себя вещами, двигая прогресс, делая всё ради собственного удовлетворения, человечество что-то упускало, что-то очень важное, и каждый чувствовал эту нехватку, но не понимал, чего же так недостает, как и чем заполнить зияющий клочок пустоты в самом себе. Ведь для жизни имелось всё, и всего было предостаточно для каждого, но тем не менее, людей что-то угнетало, не давало покоя, кричало о себе, вырываясь изнутри. И чтобы заглушить этот зов, не оставаться наедине со своим голосом, каждый делал что мог. Одни прожигали время в барах и клубах, другие заводили аферы, любовные интрижки, вступали в идеологические партии и организации.
А многие окунулись в омут военных игр. Серые кардиналы дергали нужные ниточки, и винтики в этом мировом теневом синдикате послушно и исправно служили, даже не подозревая, что они лишь марионетки, ослепленные жаждой власти и гонкой вооружений. И кардиналы давно имели очередной прибыльный план по разделению огромного пирога под названием Европа. Куски были помечены, и теперь раздавались инструменты. И главные из них передали обиженной за поражение, стоящей на коленях Германии. Умело сыграли на чувствах – и добровольцы для новой “священной” войны готовы. А повод можно придумать любой. Британский лев, советский медведь и прочие рулевые великих и малых держав безразлично отводили глаза от надвигающейся угрозы. До той поры, пока первые бомбы не полетели на их головы. Так началась очередная грандиозная и затянутая бойня...
К июню 1940-го битва за Францию была проиграна, и войска национал-социалистов установили в подчиненной стране свой режим. Однако партизанские рейды и бои местного значения вспыхивали в различных уголках одни за другими. Но некоторые организации сопротивления предпочитали не привлекать к себе внимания, тем самым не провоцируя ваффен СС бросать всё большие отряды на подавление бунтов. И одним из населенных пунктов, избравших такую тактику, стал портовый городок, в котором жила Жизель. Тихо, незаметно противостоять завоевателям, невзирая на призыв марионеточного правительства Виши не оказывать немцам сопротивления.
На протяжении лета гитлеровцы окончательно привыкли к положению хозяев, солдаты и многие офицеры всё больше и больше расслаблялись, наслаждаясь положением победителей, теряя бдительность. Ситуация была относительно спокойной. Но в апреле-мае 42-го года стали учащаться убийства немецких высокопоставленных чиновников, некоторых офицеров и других важных “шишек”, замешанных в тайных политических и гражданских делах, срывы и саботирование различных операций. Логово врага было потревожено, причина имелась веская: кто-то скрытно проникал к ним и узнавал их планы. Засуетившееся гестапо предполагало наличие предателей в своем лагере, разнюхивало всё, что могло, перепроверяло сотрудников, причастных к тем делам. Но результатов не было. Одно было фактом: шпионов несколько, и действовали они идеально. Вскоре эти заварушки прекратились, что спасло местное население от террора озлобленных полицаев.