Легенды планетарного тора, фэн-дилогия

Легенды планетарного тора, фэн-дилогия

Посвящается Детству…

КАОРИ
(часть первая)

—Каори, нам надо идти, — мягким голосом говорит бабушка Дениза. — Ты готова, девочка, прошептать деревьям свои волшебные сказки?
— Готова, бабушка. Я даже придумала две новые. В них больше добра, больше света.
— Вот и не волнуйся, внученька. Самое время отправляться грибными тропами в дальние урочища Зелёного бора. Туда, где когда-то прежде жила Гармония.
— А кто она, бабушка?
— Она, деточка,  любовь, красота, радость. Он, внученька, твоя родная сестра.
— Так не бывает, бабушка, даже в сказках. Гармония  дочь Природы, а я дочь земных родителей и твоя внучка.

Они отправляются в путь. Где-то рядом бежит ручей. Лес впитывает в себя его бриз. В тихом предвечерье деревья ждут уже не птичьего щебета, а убедительных слов маленькой лесной обходчицы Каори. Девочка знает даже какая ветка сегодня нуждается больше в её внимании…

Там прошли дровосеки, тут побывали туристы, а здесь бродяги. Вроде бы никто и не обижал эти деревья, но где-то там, в дальних урочищах, дровосеки рубили лес, бродяги жгли чародейные мхи, а приблудные горожане обламывали сучья древних священных юкк, почти кряжей.

Всем им казалось, что они пришли в лес по своим надобностям, но к вечеру в лесу собралась тяжесть.
Прежде сама Дениза спасала лес от тяжести "человеков". Но теперь силы стали сдавать. Не те уже стали силы… Наклонило Денизу время, свернуло особым рогаликом человечьим, да так и оставило с клюкой да при внучке Каори, назначенной к старухе поводырём. Дело вроде бы безобидное, но требующее от девочки самоотверженности — ни отца, ни матери, ни сестёр старших, ни братца единого с тех пор ни видеть, ни знать больше не полагалось. С тех пор у них была своя жизнь, а у Каори с бабушкой Денизой своя…

— У каждого ручейка своя особая сказка. А у нашего  Безымянного —даже не сказка, а сказочка… Сказывают, бежишь ты, ручеёк от самого истока Древней возвышенности, от самого её изначалия… —говорит ручейку Каори.

— Бегу, — журчит ручеёк, пробиваясь по скользким окатышам да мхам почерневшим, да листьям опалым, да по суглинку болотному да по бумажным отвалам.

Бумага пахнет горечью дальнего города, всеми его контрибуциями Зелёному бору назначенными, всеми обидами мыслимыми и опубликованными…

— А что, бумага, разве она не из дерева?—удивилась Каори, чуть глянула на макулатурные остатки бомжовского ночлега, и превратилась под её взглядом бумага в прижавшийся к земле можжевельник.

— Так-то оно лучше, — по-доброму улыбнулась внучке Дениза.

— Так-то оно здорово, — отдышавшись от недавней затхлости, серебристым горлышком пропел ручеёк.

—Такая моя сказка, — обрадовалась Каори… — Звался наш ручеёк Безымянным да вдруг стал Серебристым. Окликнула его тропка-тропочка и позвала за собой…

— Душа у тебя, внученька, и впрямь в родничках! Сколько лесного да зашлого люду хаживало, да только у одних души будто шли от истоков, а у других  словно терялись у вытоко— на нездешних плёсах речных. Все они будто парили, только в чём-то, в одном им известном переступали себя, и оттого время их предало. Они прошли по времени безымянными, и всё, к чему они прикасались, становилось тоже безымянным, Каори. Но ты не прошла мимо безымянного ручейка и даже услышала его нежную песню. Не стало больше в нашем лесу безымянного ручейка. Стал он отныне и навсегда серебристым…

Я вот старая, век прожила, а так и осталась для себя без себя, а Серебристый ручеёк как бы остался сам по себе, без меня, потому что я не заметила и не прикоснулась к его серебристой природе… Не услышала я его, старая, — просто беда.

— Бабушка, а почему, когда все лесные жители вместе начинают разговаривать на языке горя, они сразу непременно понимают друг друга?

— И то верно, внученька! Как долго горевал без тебя этот ручеёк. Но какое предчувствие горя так сильно охватило тебя?

— Мне кажется, что очень скоро меня от тебя заберут очень плохие люди, которых в нашем народе прозывают…

— Молчи! Не накликай на себя лиха. Лучше зачерпни в ладошки серебристой воды и ополощи ею лицо. Гляди, зло тебя и отпустит. И марлиграмы за тобой не придут.

— И всё-таки, бабушка, марлиграмы уже в Зелёном бору. Они стали лагерем у трёх присушенных груш. Эти груши имеют разложистые дремучие кроны. В них и скрываются те, кто замыслил, — ребёнок прислушался к стоящему в воздухе стону. — Кто замыслил выменять у тебя МЕНЯ на меня!

— Да что ты говоришь внученька? Такого ещё не случалось, чтобы старая Дениза согласилась отдать марлиграмам волшебный расточек от корней древних своих…

— Ты не отдашь, тебя обманут, — не унимается Каори.

Дениза обнимает девочку, словно пеленает её в разложистом теле своём. Каори вдруг замолкает, и только плечи её по-прежнему вздрагивают, сотрясаясь беззвучными рыданиями обречённой на пленение девочки. 

...
— Джесика, просыпайся!

— Я не Джесика! Я Каори! Кудрявая лесная смуглянка, похищенная марлиграмами из Зелёного бора. Они это сделали. Бабушка Дениза не заметила подлога, как и того, что после моего исчезновения Серебряный ручеёк вновь стал Безымянным.