Эвелина брела по берегу, оставляя на мокром песке следы босых ног. В одной руке она несла ботильоны, другой то и дело поправляла спадавшую на лицо прядь мокрых тёмно-русых волос. Слева, на холме возвышался безмолвный сосновый бор, справа расстилалась спокойная, бесконечная гладь воды, на горизонте сливаясь с низким серым небом. Ничто не нарушало тишины, царившей в этом бесцветном мире, придавленном свинцовым небосводом. Девушка не смотрела вперёд: она довольно давно шла вдоль линии прибоя, пытаясь понять, что же всё-таки с ней произошло. Но в мире без солнца невозможно было сказать наверняка, сколько времени прошло с тех пор, как в темноте перекрытой на ремонт подземки, за её спиной захлопнулась железная дверь.
Эвелина не знала, как оказалась здесь. Она не помнила, как вышла из подъезда, где они с Аней прятались от грозы; не слышала плача девочки и возмущенных воплей консьержки. Она шла по захлебнувшимся в дожде улицам словно механическая кукла, а в её широко раскрытых глазах отражалась пустота. Прохожие, случайно встретившись с ней взглядом, с опаской обходили девушку стороной: она выглядела так, будто накачалась какой-то дрянью или не в своём уме. Словно во сне, Эля спустилась на перекрытую станцию метро, легко сорвала с железной двери ржавый висячий замок, неизвестно как вернувшийся на своё место, и, сделав всего один шаг вперёд, оказалась в сером лесу.
Девушка пришла в себя только на прогалине, окружённой высокими соснами. Пару минут она непонимающе таращилась на свои перчатки, перепачканные ржавчиной, на тропинки, уходившие вглубь леса, а потом развернулась на каблуках и бросилась назад. Она не испытывала ни паники, ни страха, словно знала, что ждет её там, на холме, за покрытым ряской и россыпью цветов озером. И всё-таки в растерянности остановилась перед пустым местом, где раньше находилась массивная металлическая дверь.
Присев на корточки, Эвелина шарила по земле, надеясь найти в лесной подстилке хоть какие-нибудь следы; потом тщательно осмотрела стволы деревьев вокруг. В конце концов она с немым укором возвела глаза к низкому серому небу, прислушиваясь к биению собственного сердца, и вдруг с ужасом осознала, что она осталась в этом пустом, безмолвном мире совсем одна. Осталась навсегда.
Потом она долго плакала, в бессильной ярости обдирая колючие сосновые ветви голыми руками, хлестала себя по щекам, надеясь очнуться от ночного кошмара, но всё было тщетно. Выбившись из сил, девушка опустилась на холодную, покрытую опавшей листвой землю, закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Не оставалось сомнений: это не сон и не галлюцинация, а реальность, и с ней надо что-то делать. Интуиция подсказывала, что идти вглубь леса на поиски двери не стоит – её там нет и больше никогда не будет. Оставалось только вернуться на прогалину и наугад выбрать одну из множества тропинок в надежде выйти хоть куда-то – так она и поступила.
Девушка шагала вперёд и старалась не думать, куда заведёт её эта дорога и что ждёт её дальше. Она не сомневалась, что пришла в этот мир, одурманенная, на зов неведомой злой силы, и теперь боялась столкнуться лицом к лицу с источником этой самой силы. Но пока что ей не встретилось ни души: чем дальше Эля уходила от прогалины, тем больше редел сосновый бор, а на пути всё чаще попадался низкий кустарник, покрытый чахлыми бурыми листьями. На его ветках росли орехи: вытянутые, с мягкой скорлупой серого цвета, но, без сомнения, орехи. На вкус – чуть сладковатые, отдающие гнилью, но вполне съедобные. На всякий случай девушка набила орехами все карманы – выбирать не приходилось.
Она не знала, как долго шла по тропинке, плутавшей в лесу, но в конце концов дорога привела Элю на побережье. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась неподвижная водная гладь, в которой отражалось небо, а у самого горизонта они сливались воедино, так что невозможно было отличить одно от другого. Возвращаться назад не было никакого смысла, поэтому девушка направилась вдоль берега в надежде встретить хоть кого-нибудь. Пусть не человека, но хотя бы зверя или птицу: мёртвый пейзаж пугал пронзительной тишиной и противоестественной пустотой. Очень скоро, впрочем, она поняла, что сотни тропинок, выходивших из-под сени тёмного леса, не имеют никакого отношения к людям и к живым существам вообще, слишком уж пустотелым, неприютным казался этот мир, словно нарисованный грязно-серой акварелью.
От усталости девушка валилась с ног, но продолжала упрямо идти вперёд. Хотелось верить, что каждый шаг приближает Эвелину к неведомой цели, но на самом деле такое упрямство говорило только об одном: она ещё не сдалась. Эля сердцем чувствовала настороженную пустоту, заменявшую обычную тишину в этом странном месте.
Вдруг ей послышался едва уловимый звук, впервые за всё время пребывания здесь. Девушка подняла глаза и оцепенела: впереди, метрах в ста, на берегу лежал чёрный, высохший ствол дерева, а на нём сидел сгорбленный человек в серой хламиде. Чуть не выронив ботильоны, Эля сорвалась на бег. Оставалось надеяться, что это не галлюцинация, порождённая измученным сознанием, и не мираж, который растает при её приближении.
На остове дерева, вырванного с корнем из сердца лесной чащи, сидел старичок – маленький, сгорбленный и совершенно седой. Он чертил что-то сухой веточкой на мокром песке, при этом конец его жидкой бородки смешно подрагивал в такт движениям. Девушка в нерешительности остановилась перед старцем, не зная, что сказать. Хотя её появление, похоже, ни капли не удивило незнакомца.
– Так значит вот ты какая, Эвелина, – неожиданно юным, бодрым голосом приветствовал её старик. – Ну, садись, – он жестом пригласил девушку присесть рядом.