Лекарь

Лекарь

Раньше всё тут было по-другому. Не было этого звонкого и гнетущего пения колокола. Воздух тут был чище, и в нём витал едва ощутимый запах роз. По узким улочкам городка бегали дети, а господа и дамы в своих повседневных нарядах любили гулять на площади перед большой башней с часами. Когда-то тут всё было именно так. Но не сейчас. Сейчас высокий человек в плотном чёрном одеянии остановился посреди улочки, перехватил небольшой серый чемоданчик и продолжил свой путь. Точнее, хотел продолжить. Неожиданно в его ногу кто-то вцепился. Кто-то очень слабый и очень испуганный. Человек в плаще опустил свой взгляд на серые уличные камни. Там покрытая весенней грязью и струпьями лежала молодая, как показалось человеку, девушка. По её изуродованному болезнью лицу текли слёзы, а во взгляде читалась мольба. Но человек своей сильной рукой лишь разжал чужие пальцы, сомкнувшиеся на его голени, и высвободил сапог из хватки. «Не сегодня, дорогая», - подумал человек, уходя прочь от всхлипывающего тела. Сегодня он подарит покой только одному человеку.

***

Холодало. С неба сыпались крупные хлопья снега, которые, кружась, падали прямо мне под ноги. Пустой город не спешил приветствовать нового гостя. Да я и не горел желанием. Два дня назад у моей семьи закончилась еда. Голод - странная штука в этом мире. Он идёт рука об руку со страхом и заставляет нас приближаться к городам. К городам, в чьём прошлом бурлила жизнь. Где люди не думали о завтрашнем дне и просто жили. Где каждого человека сопровождал выкованный из металла робот, который был верным другом и защитником. К городам, в которых по утрам и вечерам раздавалась песня колокола, который созывал людей на молитву…

Но не теперь. Теперь на некогда красивые улицы смотрят пустые глаза оконных проёмов, и ветер гуляет по пустым улицам. Изредка в города заходят голодные путники в поисках оставшейся еды, которую прежние хозяева так заботливо хранили в хитроумных машинах. Города опустели уже довольно давно, ещё во времена молодости моего деда, а еда, спрятанная в серых домах, до сих пор не испортилась.

Я, отчаянно закрывая лицо от поднявшегося колючего ветра, пробирался по покинутым улочкам к высоткам, которые царапали небо в самом центре города. Наша семья наткнулась на этот город уже довольно давно. С того момента, как мой покойный дедушка впервые ступил на серые плиты улиц, прошло уже больше двадцати лет. За это время моя семья планомерно обшаривала дома, находящиеся на окраине. Со временем и с небольшим участием других семей, еда на окраине кончилась, и уже моему отцу пришлось заходить всё глубже и глубже в город. Там он пару раз видел его. Закованного в тяжеленный костюм и дышащего раскаленным паром. В эти дни отец прибегал на то место, которое мы выбирали для ночлега, забирался в свою палатку и не выходил оттуда. А мы - я, моя мать и две моих младших сестры - понимали, что еды сегодня не будет.

Дверь тихо скрипнула, пропуская меня в просторный вестибюль, усыпанный стеклом. Эх, жили же люди когда-то. Если не считать огромной тучи пыли и битого стекла на полу, то это место сохранило остатки потерянного очарования. На стенах висели покосившиеся картинные рамы, в которых были заключены порядком выцветшие холсты. По углам навечно замершие стояли роботы-дворецкие. Кажется, так их называл дед. Сотворённые для того чтобы служить, они разваливались от губительного, ядовитого времени. Я прислушался. Где-то в глубине здания свистел ветер, под ногами хрустело стекло. Надеюсь, что удача не оставит меня сегодня. В последний раз бросив взгляд на холл, я поспешил к лестнице, ведущей на самый верх. Тяжело вздохнув, я поставил ногу на первую ступеньку.

***

Тяжелый сапог глухо ударился о первую ступеньку, ведущую к неприметной деревянной двери с облезающей с неё краской. Человек в чёрном плаще слегка склонил голову и, надеясь, что в доме есть ещё кто-то способный открыть дверь, постучал. Тишина. Режущая, противная. Человек вспомнил, что когда-то давно, ещё до эпидемии, жизнь в этом месте била ключом. Тут звонко и заразительно смеялись дети, взрослые со слезами благодарили живущих тут людей за помощь. Молодая девушка - кажется, её звали Ниной - без перерыва приводила в большую светлую залу людей, детей, всех, кому эта помощь была необходима. Там, в свете нескольких свечей, чуть покачиваясь в кресле-качалке, сидел слегка тронутый старостью мужчина. Он искренне улыбался каждому, кто входил в залу, вставал со своего кресла и подходил к пациенту. И так до бесконечности, пока ночь и усталость не отпугнут посетителей. Только тогда мужчина мог отдохнуть. Он садился в кресло, укрывался старым потрёпанным пледом, который походил больше на половую тряпку, чем на плед, и засыпал. Чтобы с самого раннего утра снова принимать в своём доме больных.

Яростно-жалобный вой за спиной заставил человека в плаще, всё ещё стоящего перед закрытой дверью, оторваться от воспоминаний. Дела не терпели отлагательств. Поэтому, поправив свою страшную, похожую на клюв ворона маску, он с силой ударил дверь ногой. Давно не крашеное дерево не выдержало, и дверь, поддавшись, распахнулась. В тёмном холле его, как обычно, встретила Нина. Девушка полулежала, привалившись к холодной стене. Человек в плаще присел возле усыпанного язвами тела и потянулся к шее, желая пощупать пульс. Нина, вечно весёлая Нина, была мертва. Окончательно и бесповоротно. Человек в чёрном плаще выпрямился, быстро перекрестился и двинулся дальше по тёмному холлу. Холодные стены очень скоро вывели его в залу, которую он так хорошо помнил. Эпидемия сильно потрепала это место. Свечи в красивых золотых подсвечниках больше не горели. Пол был усыпан какими-то подозрительно зелёными хлебными крошками, а в углу плёл сеть огромный отвратительный паук, который то и дело покачивал своими жвалами. В кресле качалке, по своему обыкновению, закутанный в дряхлый плед лежал мужчина. Весь покрытый язвами, погрязнув в пучине безумия, он что-то шептал, уставившись в  потолок. Человек в чёрном плаще медленно, чтобы не напугать безумца, подошёл к креслу-качалке, аккуратно поставил свой чемоданчик на давно немытый пол. Помедлив несколько секунд, он щёлкнул замком своего саквояжа. Там аккуратными рядами лежали стеклянные шприцы. Длинными пальцами в перчатках человек в плаще вытянул один из них, встряхнул его, пустил из иглы длинную струйку лекарства.
- Сладких снов, отец, - вогнав иглу в шею сидящего в кресле мужчины, печально проговорил он.