Лукоморье. Порубежье. Часть вторая

Глава двадцать четвёртая

Мужчина был росту среднего, внешности обычной, но характер имел поганый. Во всяком случае так на селе считали. Сам он, разумеется, так не думал. Просто всем везло — а ему нет! Вот идут охотники в лес, по одному аль кучей, и никогда без добычи не возвращаются! А у него, бедолаги, вечно и стрела не в ту сторону летит, и заяц убежит. А про высокоценных соболей да белок и говорить нечего! В такого зверя не только попасть точно надобно, но и особыми стрелами стрелять уметь.

Было дело, верил разбойник в те охотничьи байки, что хороший охотник белку в глаз стреляет. Как бы не так! Просто стрелы особые, с тупым-претупым наконечником! И удар сильный нужен. И лук легкий, а главное — глаз острый и рука крепкая! Ничего из последнего у мужика не было. Казалось бы, ну не дали тебе боги охотничьего таланта, так сей поле или разводи скот. Ну или с неводом на реку иди… Нет. Реки мужик боялся страшно. Скот заводить — боязно, а вдруг возьмет и передохнет? Поле пахать — тяжко больно.

То ли дело охота? Если со стороны посмотреть. Пошел белым днем. Не с утра даже, а как солнце встало, прогулялся по лесу не спеша, настрелял добычи — и кум королю, сват министру! И домой дичины принес, и на базаре продать можно. На деле вышло не так вовсе. Оказывается, за шустрым зверем побегать надо, а если мужики кучно идут, на лося, например, или кабана, то потом добычу делят не справедливо. Вот скажите, люди добрые, почему он, не мене, а то и поболе всех бегавши, должен получить не лучшие куски? Какой жребий? Почему жребий? Ну, тогда уж по старшинству делили бы или по тому, сколь домочадцев… Нет, охотники и постарше его будут, и поопытнее, а домочадцев тоже не множество. По положению надо делить добычу, вот! По положению в обществе! Вот он бы тогда такого положения добился, что вообще бы на охоту не ходил. Мужчина аж глаза прижмурил, так ладно ему привиделось, как сидит он, чаевничает, а крестьяне ему долю приносят.

Но и тут не дело. Воевода Данилыч всё переиначил. Да не то что воевода — со Стольного града такие порядки пошли. Что значит — если ты с крестьян оброк имеешь, то и им что-то дай! Где это видано? Давать? Просто так? Но у нового барина с воеводой другие понятия.

Сделали общий хлебный амбар, на случай всякий, куда воевода от себя, а барин от себя хлеб свозят. И вправду, когда три года назад случилась страшная засуха, так давали с того амбара зерно крестьянам безвозмездно и даром! Кстати, опять мужику убытки! У самого-то хлеба припасено было, да отец подсобил, хотел крестьянам в долг дать. Чтоб отдали вдвойне, значит. А тут такая пакость!

Ну вот, про охоту. Значит, решил он для себя, что единственно удобное занятие ему — это охота. А как быть, если бегать по лесу за зверьем не хочется?

Углядел мужик, еще лет пять назад, у Луки-обозника дивную штуку. Капкан зовется. Лука-то смастерил те ловушки для приграничья, чтоб вражины ноги-руки себе ломали да пройти не могли. А он, ловкач, присмотрел, ну, не просто присмотрел, а украл, разобрал старательно да придумал, как такой капкан на зверя ставить! И удалось же!

Только вот последнее время повадился леший-прощелыга за ним следить да капканы портить и зверье выпускать. Да и это полбеды! А если прознает воевода, вот тут беды не миновать! И не только в капканах дело, водились за мужиком и покрупнее грешки…

****

— Что, жена моя, как повечеряли? — Славен лежал на мягкой перине, Поляна расплетала косы на ночь.

— Хорошо повечеряли. Как сказала Юки-онна, душевно посидели, милые люди… Морена с фейри чуть волосы друг другу не повыдирали, старшие сыновья Бурмила бились об заклад, долго ли Припегала останется цел и невредим после свидания с Мариной Моревной, Кощей нашел повод для беспокойства — Ягая масла в огонь подлила, а в завершение лешака жена чуть не прибила. — Поляна закончила с косами и пересела к мужу на постель.

— Она что, тоже там была? И тебе совсем не жаль Припегалу? — улыбнулся богатырь, ласково обнимая жену.

— Ну вот ни капельки! — лукаво глянула Поляна, отвечая на второй вопрос. — Они стоят друг друга. Что Припегала девкам головы кружит, а сам в Лалу влюблен беззаветно, что Ягая добрыми молодцами только забавится, но дороже викинга своего лютого ей никого нету. А жены лешака — нет, не было, только лешак, он ушел, потом прибежал. Спасаться. От жены. — Поляна не выдержала и прыснула со смеху.

Потом обстоятельно рассказала мужу о происшествии в семье лешака и до чего договорились кромешники.

— Вот так и порешили, а Мороз сказал, что не миновать с людьми кучно встречаться, чтобы не вышло так: кто в лес, кто по дрова, — закончила Поляна, садясь на кровати, скрестив ноги по-басурмански. Обниматься неудобно, зато видно хорошо мужа. — А у вас что?

— А у нас ни о чем вообще. Судили, рядили. Только это, знаешь, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Ничего не известно. Успеет ли Бьерн вернуться, пошлет ли царь рать, да как она еще дойдет. Дельный совет старая Ядвига дала. Что, мол, самый страшный враг человеческий — это страх. А тот, кто предупрежден, тот знанием вооружен и страха, стало быть, не ведает.

— То есть как бы заранее перетрястись да отбояться успевает?

— Да, милая. Вот и посоветовала Ядвига, чтобы, значит, все — отец Михаил в церкви, бабы на базаре — говорили о нашествии рати гяурской, не таясь. И говорили, что тупы и глупы они поголовно, что мы сильнее и победим непременно.

— А что отец Михаил?

— Поддержал горячо, сказал, что умная она баба. И сказал, что завтра же говорить о том начнет.

— А скажи, Славен…

— Что, милая?

— Расскажи мне, как вы на змее волшебном летали. Какой он? И правда ли, что его кромешники Зиновием Горынычем зовут?

— Да рассказывать особо нечего, и не змей он вовсе, обычный кромешник, так как на кромке родился и вырос, — блеснул знанием Славен. — Какой? Да на дракона из твоих книжек похож. Красивый. Цвета лещины с золотом. А глаза зеленые, как у тебя, только у него один глаз размером как твоя голова в кокошнике, — улыбнулся Славен.