Лхатагари. Две Тары

Вступление

– Как ты думаешь, нас ждут большие неприятности?

– Неприятности? С чего бы? Мы, кажется, не накосячили нигде… По крайней мере сегодня.

Два молодых человека поднимались по заснеженному горному склону, на вершите которого их ждал монастырь Хоранибэлли, что обозначало «Тигриный лог». Это был не просто монастырь в обычном понимании данного слова, и даже не просто буддийский обычный монастырь – это была тайная школа боевых искусств, скрывшаяся в горах Кая под видом скромной, никому неизвестной обители. В этой обители не только учили драться, но и воспитывали воинов света, которые должны были, тщательно обучившись и усвоив все вложенные в них знания, выходить в мир и бороться со злом в любых его проявлениях, от преступников, торгующих оружием и людьми, до выбрасывания фантиков мимо урны. Воины света, прозванные ещё пару тысячелетий – а может и больше – назад «золотыми», не играли роли, не входили в образ, не включались в процесс борьбы, только облачившись в костюм супергероев, они всегда впредь были образцами добродетели и добра, а потому следили за любыми нарушениями гуманности, нравственности и порядка.

Заговорившего первым звали Шер. Ему исполнилось двадцать четыре, но ни один год ни прибавил ему усидчивости или осторожности. Каждая авантюра казалась ему привлекательной, а всякий риск – оправданным. Родившийся в Хоранибэлли, он три года назад решил попробовать себя в другой «школе боевых искусств», находившейся в Тибете, на самых высоких вершинах мира. Она называлась Лхатагари – Утёс богов, но тренировали там не просто воинов, а наёмников – беспринципных, бездушных, готовых убийц, в общем, прямо противоположное тем, кто воспитывался золотым. Зачем Шер туда отправился? Он решил, что неплохо овладеть новыми техниками, посмотреть мир, закалиться, развалить – по возможности – злачное место и преобразовать его во что-то получше. Но в первую очередь, конечно, им двигало любопытство.

Его спутника звали Шейн. Ему было столько же лет, и познакомились они как раз на Утёсе богов, куда Шейн забрался чуть раньше Шера. Парню хотелось найти себя и доказать себе и всем, что он на что-то способен, а более сурового места, чем лагерь наёмников в Лхатагари он не знал, потому туда и пришёл. Впрочем, была ещё одна причина, но он не признавался в ней даже себе, как и Шер в своём порой неуместном и пагубном любопытстве, которому не просто находил оправдания, а всегда выкручивал всё так, что находилась аргументация, подтверждающая необходимость всех его поступков.

Однако все тренировки, все занятия, направленные на ужесточение будущих наёмников, заставляли Шейна морщиться и возмущаться происходящему. Как ни уговаривал он себя продолжать обучение и подчиняться, его сознание бунтовало, разум восставал, тело рвалось на свободу. На этой почве они с Шером и подружились. Тому тоже стало невмоготу торчать в холодном пустынном месте между небом и землёй (непонятно к чему ближе), где почти не бывает солнца, где никто не смеётся, где скудная и отвратительная еда, потому что за хорошую нужно постоянно драться и побеждать. Не победил – останешься голодным. Некоторые обучающиеся, проигрывая раз за разом, умирали с голода. Так происходит естественный отбор сильных и способных.

Эти двое ищущих, сами не зная что, приняли решение уйти с Утёса, не обратив должного внимания при вступлении в ряды обитателей Лхатагари, что войти туда проще, чем уйти. И они сбежали. И вот уже больше года находились в бегах, потому что Утёс богов никогда не отпускает без разрешения тех, кто посмел побывать там и – особенно – чему-то там научившихся. Он устраивает смертельную охоту за отступниками.

Шер застучал в калитку у ворот. Снял перчатки и, подышав на ладони, потёр их, после чего продолжил стучать.

– Да кто там такой медленный! Открывайте уже!

По воротам можно было бы подумать, что они предназначены для въезда транспорта. Если не в нынешнее время, то, возможно, в прошлые века они открывались для телег и повозок. Но нет, к Тигриному логу вела всего одна более-менее проходимая, пешая тропа, прозванная Кошачьей, и ни одно колесо от основания мира сюда не добиралось. Ворота, тем не менее, открывались дважды в год: в ночь Распахнутых врат, дающую обитателям единственный шанс в году покинуть монастырь и прервать путь золотого воина, и в Новый год по лунному календарю. Таким образом, большинство считало, что у ворот чисто символический характер. У Шера же была другая теория; он предполагал, что какой-то дурак-архитектор, некогда вызванный для строительства, не сильно мороча себе голову сделал чертёж по шаблону типичной городской крепости, и только задним числом, когда стена была возведена, задумался, на кой ляд козе баян? То есть, монастырю на вершине горы въездные ворота.

Оконце в калитке, в треть лица размером, открылось и там появились глаза привратника.

– Ты чего смотришь? – пнул деревянную, с кованными петлями, скрепами и замками дверь Шер. – По стуку меня, что ли, не узнал? Тут есть кто-то ещё, кто выстукивает с такой музыкальной точностью ламбаду?

Калитка открылась, и они вместе с Шейном вошли внутрь. Привратник с закрытым по правилам монастыря лицом, так что видимыми оставались лишь глаза, сказал:

– Тут и без музыкальной точности никто ничего подобного не выстукивает.

– Вот видишь!

В монастыре, как обычно, горело не много света: окно на втором этаже башни настоятеля, дежурный фонарь над сторожкой, особо манящий свет в трапезной. Снег был заботливо счищен со всех ступенек и площадок в стороны, образовав сугробы – ученики, помимо занятий теорией и практикой боя, сами вели хозяйство в Хоранибэлли.