Ливиэль

Ливиэль

Ливиэль

Минуты, часы и дни томящего ожидания. Тягостные мгновения расставания. Ливиэль не знала, как долго они будут тянуться и когда это все наконец закончится. Но она знала, что он вернется и преподнесет ей ласковую весть любви.

Девушка редко выходила из своих покоев в городе весны – Улиссане. Дочь князя не могла показывать остальным свои слабости и будучи слишком молодой для войны была оставлена приказом отца ожидать возвращения своего воина. Ее комната теперь была единственным убежищем для Ливиэль, а не клеткой, как другие могли посчитать. Старейшины, друзья геллы, жители города, слуги и все остальные не должны видеть ее слез, поэтому она часто сидела, заперевшись в своей комнатушке, обняв колени руками, а себя крыльями.

Она ждет своего молодого мужа – Бернла. Сердце сжимается при взгляде на дверь, жгучие черные волосы колышутся от исходящих из окон дуновений легкого ветерка, дыхание не может согреть холодную кожу, лишь мягкая поверхность приютившей ноги кровати своими прикосновениями разгоняет нависшие над ее островком печали черные перышки туч разлуки с любимым.

Ливиэль, обернувшись хрупкой фигуркой, каковой она себя вовсе и не считала, пребывала в потоках воспоминаний, которые, как никогда прежде, сейчас были необходимы ей. Флайвэри не будет ждать и даже сейчас пустит хрустальную слезу в омут ее печали.

Теперь отсветы ее синих глаз пребывали в другом месте, в другом мире, и никто в этот момент не мог разлучить девушку с ее мечтой. На лице блуждала улыбка, тонкие пальчики ладоней лишь слегка теребили подол синего платья. Радостное, светлое и прекрасное распростерлось полотном былого перед ее мысленным взором.

Первое знакомство с лучом жизни в ставшем тогда дивным для нее мире, свидание под двумя прекрасными лунами удивительной Грани Валтары, первый невероятно долгий и нежный поцелуй с ставшим ее судьбой лепестком чуткости Гриндиса. Их свадьба, обнажившая сердца двоих в искренности бушующих ураганом чувств. “Бернл, Бернл, я люблю тебя!” – тихонько вздыхала от марева снов Ливиэль.

Еще одна граница воспоминаний пала при взгляде на лежащий на гладкой столешнице Клинок облачных брызг. Распустившийся от заката до рассвета свет его бликов прорезал глаза. Накарил – Дождь дня и ночи вонзил в ее бремя свой пестрый наряд и погрузился в него целиком, вводя девушку в экстаз еще одной вспышки незабываемых времен.

Не умеющая владеть острыми предметами Ливиэль Умбрани как-то раз сидела под окном замка, попивая чай за столиком, услужливо собранным добрыми геллами для нее. Встреча не дала себя долго ждать, уже неделю водивший над ней хороводы Бернл пришел и, как всегда, озарил ее мир лучезарной улыбкой гелла Валтары Латайз. Он взял протянутую ею чашечку, как бы невзначай задержав на ее ладонях свое тепло.

– Ты, как всегда, вовремя, Мой ручеек надежд, – улыбнулась Лив своему парню, видя, как он со смаком перемалывает хрустящее печенье и запивает его терпким ароматом цветочных чаев.

Карма моя – так он ее называл, и этим словом ответил ей вновь:

 – Карма моя, разве я мог удивить тебя столь недостойным твоего внимания проигрышем во времени?

– Нет, конечно, нет, Ручеек, – ответила она ему, назвав свое выбранное для него имя.

Испив напитки богов и приняв от символов пищу высших благ любящих друг друга геллов, они принялись беззаботно болтать и в один каверзный, и неудобный момент Бернл предложил ей испытать сделанный из масла Раэлов клинок, который отец завещал ей, обещая дать в наставники истинного мастера искусств фехтования. Именно тогда появление в ее жизни этого невероятно милого существа объяснилось ей до конца.

Мечи объединились в танце позвякивающих металлом слезинок Раэлов, смех и радость сквозили меж ними, придавая дню незабываемый оттенок. В конечном итоге мастер искусств обманул Ливиэль и заточил ее в плен из собственных рук, а клинки уже лежали на полу, греясь на солнышке и воспевая свою песнь под ликом его лучей.

Воспоминание оставило твердый отпечаток в книге памяти Лив, и эти мемуары никогда не покинут ее сотканную из крыльев душу, оставаясь там во веки веков.

Они долго жили и радовались, испытывая друг к другу до дрожи приятные чувства. Любовь не остыла и не оставила Ливиэль, когда горец небес покинул ее, уйдя на Войну Времен.

Оживший крылатый узор на спине предал ей сил отбросить и тягость разлуки, и легкость былых времен. Лив подошла к окну, зазывая ветер на переговоры с собой. Тот ответил ей более теплым прикосновением, нежели она могла посчитать. Девушка приникла взглядом к городу весны, предаваясь все новым размышлениям о каверзах ее судьбы.

У Ливиэль не было детей, и не было возможности их завести, не было и артефакта, своей чудесной силой способного помочь ей зачать. Душа Гриндиса, почему? Почему быть решила сыграть в злую шутку именно со мной? – размышляла Лив. – Ведь ей очень бы Тэтого хотелось, завести своих отпрысков и постичь законы мироздания еще ближе, посмотреть на их веселые лица, игры, маленькие ручки и ножки, не дающие спать ночные топотки и все то, на что способны эти удивительные творения души Гриндиса.

Когда ты не можешь получить ответ на бушующие в тебе чувства, не можешь облачить их в плоды любви, обрести покой продолжения ветви своего рода, тогда мир видится не таким, коков он есть на самом деле, и не таким ярким, каким он должен быть. Тщетность скребется по разуму, даже когда за окном вечная весна и превозносящий свет мерного светила. В эти минуты над тобой порой берет верх уныние и, кажется, что мир вокруг рушится на глазах, – думала Лив, все еще греясь в ослепительных лучах Грани весны, – но все приходит постепенно, и никогда не знаешь, когда свет свечей радости и веселья обратит на тебя свой нагретый лик.

Вот и теперь Ливиэль постаралась забыть обо всем и вернуться под сень ярких лучей, ласкающих ее растерзанную разлукой и горем порывистую душу. Все плохое проходит, уходит и в конце концов покрывается копотью, уступающей только забвению пламени сгоревших веков.