Love me tender

Love me tender

Лилька суетилась у плиты, старательно размешивала кофе. С корицей и кардамоном, его любимый. На всю кухню пахло пряностями, Лилька напевала под нос "Love me tender" — голос у нее дрожал и срывался.

Коричневая пенка поднялась над туркой, но Лиля вовремя спохватилась, выключила газ, разлила кофе по кружкам. Вынула из холодильника сливки. Подумала и убрала обратно, достала вместо них шоколадку. Наломала мелкими кусочками, сложила в кошачью миску.

Забилась в угол диванчика со своей чашкой, как обычно.

— Ильяс, — окликнула почти в полный голос. — Иди кофе пить! — и добавила шепотом. — А то же остынет… опять…

— Я теперь не люблю горячий. — Он сел на свое место и улыбнулся ей. — И мне нравится, как ты поешь, только плакать не надо, ладно?

— Надо Тигру купить шлейку, — невпопад сказала Лилька. — Он что-то рвется со мной на улицу, когда я ухожу. А я боюсь — вдруг собаки… Или еще что. А тут еще новая Вовчикова модель пристает. У нее тоже мейн-кун, девочка, и она хочет их повязать с Тигром… вчера встретились во дворе, она мне все уши прожужжала…

— Лучше модельку повязать. С соседским мастиффом, — фыркнул он и понюхал кофе: пах божественно, только слишком горячий. — Надеюсь, ты ее послала лесом?

Лилька промолчала, опустила глаза в свою чашку. Похлопала ладонью по дивану, рядом с собой.

— Тигр, иди сюда. Иди.

— Снова Тигр… — вздохнул он и пересел к ней, потерся щекой о ее плечо. — Ну не плачь уже, Лиль, пожалуйста. Все же хорошо.

— Я спать хочу, — пробормотала она в чашку. — Ужасно хочу спать… Ты еще не пойдешь, да?..

— Ты же не любишь, когда я смотрю. Трусишка. Ты очень красивая.

Она поставила чашку, медленно поднялась. Побрела в спальню, напевая под нос:

"Love me tender, love me dear,

Tell me you are mine.

I`ll be yours through all the years

Till the end of time".

Совсем как в Залесье, только неупокой снимать, подумал он и тоскливо глянул на свой "Никон", так и лежащий на столе, около закрытого ноутбука. Сейчас бы снова посадить ее на мотоцикл и махнуть на какие-нибудь чертовы рога, где красиво. Он бы поймал ей еще одного катрана, и нарвал бы охапку цветов, а потом... Он тяжело сглотнул и зажмурился, так явно представив себе это потом...

В спальне заплакали. Тихо-тихо, но он услышал. Наверное, опять устроилась на его подушке, а в свою рыдает. Господи, когда ж она, наконец, поймет, что все хорошо, в самом же деле хорошо? Это слишком больно, видеть, как она плачет.

Неслышно зайдя в спальню, забрался к ней на постель, слизнул с щеки мокрую дорожку.

— Маленькая моя, — пощекотал усами ушко, лизнул. Сладкое, розовое. — Давай спать, девочка моя. Ты совсем не спишь, нельзя так. Смотри, все твои кактусовые колючки завянут… как же ты будешь без колючек, мой аленький цветочек? Вдруг кто обидит.

Лилька подняла заплаканное лицо. Улыбнулась сквозь слезы — не улыбка, тень. Обняла его за шею и чмокнула в нос.

— Спокойной ночи, Тигр.

— Спокойной ночи, любовь моя, — ответил он и, как сто раз до этого, попросил: — Лиль, ну услышь же, наконец. Пожалуйста. Хоть раз, а? Просто услышь меня.

Не услышала. Пустила к себе под одеяло, уткнулась лицом в его подушку и затихла.

Он лежал рядом, пока она не уснула. Слушал дыхание, вдыхал ее запах. Вспоминал, как первый раз принес ее в эту постель — на руках. Вспоминал все четыре месяца счастья. Какой же он был дурак, боялся ее потерять, мечтал, чтобы всегда — вместе, чтобы не ушла в этот свой гребанный фентезийный мир. Вот и получил. Теперь она с ним. Навсегда. И никуда не уйдет, так и будет жить в этом бесконечном одинаковом дне, носить его рубашки, варить ему кофе, разговаривать с ним — не слыша и не видя...

— Лучше бы ты отпустил ее, чертов придурок, — сказал он вслух. — Она была бы счастлива, пусть не с тобой, но какая, к черту, разница?! Она просто была бы счастлива.

В кресле заиграл его телефон. Интересно, кто может еще ему звонить, через два-то месяца…

Лиля сквозь сон пробормотала:

— Ильяс, возьми уже трубку. — И притянула его поближе, она всегда любила спать в тепле. А теперь еще и не надевала пижамы — потому что он любил, когда она спит так, без всего.

Телефон и не думал умолкать. Кто ж такой настырный, подумал он, выскальзывая из постели, запрыгивая на кресло и переворачивая телефон лапой. Номер не определился. И звонить перестали тут же. А в прихожей заскрежетал в замке ключ…

…скрежет металла, вой клаксона, грохот удара и хруст костей, и запах — автомобильная гарь, кровь, бензин…

Он потряс головой, не желая в сотый раз переживать собственную смерть. И пошел в прихожую, старательно отворачиваясь от зеркала, в котором отражалась кошачья морда с неправильными, человеческими, глазами.

Гость даже света зажигать не стал. Остановился в дверях, склонил голову набок и криво улыбнулся.

— Здравствуйте, сударь мой. Как вам свобода, вкусная?

— Зачем это все? — запрыгнув на комод, чтобы не смотреть с пола, спросил он.

— Это у вас надо спрашивать, сударь мой. Что хотели, то и получили. И свободу, и женщину, только на кой они вам теперь?

— Я хотел сдохнуть и проснуться котом?! Или, может, хотел, чтобы она — вот так... сходила с ума? Черт бы вас побрал с вашими чудесами!

— Вы хотели остановить Лиле, Илья Сергеевич. Любой ценой сорвать якорь. Вот и сорвали. Это не наши, а ваши чудеса. Вы ведь тоже темный. А что котом проснулись, так это потому, что не смогли ее оставить. Так всегда бывает, если резонанс.