Луна не лжет

Луна не лжет

Сегодня его день. День Джареда. Чертового рок-певца с говорящим псевдонимом Лорд. Толпа ревет, впрыскивает в кровь очередную порцию адреналина-алкоголя, и ему невозможно противиться. Джаред скачет по сцене, как мальчишка, смеётся, ни на секунду не выпуская из рук микрофон. Он зажмуривается так сильно, что под веками вспыхивают брызги, смешиваются с блеском неоновых огней по всему залу. Наверняка утром весь интернет будет заполнен фотографиями гибкого брюнетистого силуэта: и в анфас, и в профиль, чтобы видны были и точеные скулы, и орлиный нос, и светящиеся чёрным огнём глаза.

Джаред знает, что никто не сможет петь так, как он. Никто не сможет зажечь зрителей. Никто не сможет показать им, каково это — быть Дьяволом, быть Иисусом в одном чёртовом лице, каково превращать воду в вино и грязь в кровь одним лишь звуком своего голоса. Рок — как воздух. Рок — как наркотик. Рок — как адреналин.

В толпе фанатов мелькают светлые кудри. Джаред останавливается, — лишь на секунду — чтобы разглядеть их, и нащупывает взглядом что-то такое, отчего сердце с размаху ухает по рёбрам. Посреди толпы танцующих фанатов стоит и покачивается в такт музыки светловолосая девушка в терракотовом платье. Она самозабвенно улыбается, поднимает руки и смотрит-смотрит-смотрит… Как бы на него, но словно и сквозь. Он непроизвольно замедляется, стискивает сильнее микрофон, готовый вот-вот выскользнуть из вспотевших рук.

В душе что-то шевелится, шаркает щупальцами по рёбрам. Джаред уже знает, что за этим последует. Знает и ждёт с нетерпением. В воображении возникает зал готического замка. Высокий потолок, устремлённый в небо, витражи на окнах, сквозь которые почему-то каждый раз просачивается так ничтожно мало света, тяжёлые бордовые шторы. А ещё — пыль, оседающая на статуях, спрятавшихся в самых тёмных углах. И рассеивающийся в воздухе лунный свет. Расчерченные на полу тени, будто приглашающие к танцу. И здесь же скользящим шагом крадётся волк. Джаред.

Каждый раз, стоит ему сыграть, как он оказывается здесь. Это — его дар, переданный предками много веков назад. Семьёй потомственных оборотней. Сознание будто раздваивается и, оставляя его одновременно на виду у зрителей, позволяет насладиться пьянящей свободой, которую может получить только дикий зверь.

Взгляд натыкается на горящую свечу. Пока она горит — есть шанс найти свою Истинную. Так ему рассказывала ещё бабушка.

«Ты просто однажды встретишься с ней в одну из своих призрачных прогулок, встретишься потому, что она такая же, как ты. Ты увидишь её истинную форму и сразу всё поймешь. А ещё запомнишь: она не только в иллюзорном сне, она ещё и здесь, совсем рядом, где-то в зале. И найти её труда не составит, даже если вы не столкнётесь в реальной жизни сразу же после пробуждения. Она придёт к тебе в другой раз, когда вы окажетесь близко-близко. Возможно, она наведается к тебе во сны, но ты не узнаешь ни её имени, ни адреса — ничего. Урок на будущее — не прозевай свою Истинную в первый раз».

Судя по своему состоянию, Джаред не надеялся на встречу: он уже давно забыл о ней. Он ведь не помнил ни один из визитов в так называемый «оборотнический астрал». Семья утверждала, что столкнулась с этим впервые, но Джаред ей не верил. Он вообще теперь ничему не верил, кроме нот. Музыка — душа. Музыка — жизнь. Музыка — единственное, что у него осталось. Единственное, что ещё не забрали мутно-зыбкие сны.

Готический замок встречает его приглушённым светом свечей, свистом ветра и промозглым холодом. Лапы пружинят, натыкаются на мягкий ковёр, и Джаред фыркает, оскалившись, пока в ещё по-человечески чутких ушах продолжает звучать музыка. Песня закончится — его отсюда выбросит. И он ничего не вспомнит. Только вот… Что-то тут не то. В воздухе витает что-то неуловимое, нежное, въедающееся в отблески луны на стене.

Точно. Запах. Джаред принюхивается, пытаясь понять, что же его так встревожило. И понимает. Ваниль. Корица. Карамель, чтоб её. Которой точно не должно тут быть — не в мрачном, пропахшем кровью, тоской и безнадёгой замке.

Поворачивается и встречается взглядом с ней. С лисой. Рыжей, хрупкой, тонкой-тонкой. Стоит посреди всего этого умирающего великолепия, настороженно оглядывается, приподнимая усики.

Он чувствует, интуитивно понимает: она человек. Намного больше, чем он сам, в ней ещё теплится что-то, бьётся под яркой шкурой, что-то такое, что кажется, — солнце лизнуло. Или сама жизнь. Ей бы убежать, скрыться, скинуть свой морок и забыть сюда дорогу. Но она не спешит. Почему-то не отдёргивается, не отшатывается и не бежит, сверкая пятками… Пардон, лапами. Просто замирает на месте и смотрит настолько проникновенно, с таким интересом, что у волка начинает свербить сначала в горле, а потом и под рёбрами. Кто она? Что ей здесь нужно?

Ещё шаг. И Джаред видит, как её шерсть меняет окраску, из рыжей становится лунно-белой, точно припорошенной серебром. Рёбра что-то царапает. Он же видел, видел уже такое раньше, почему же не может вспомнить?

Волк обнюхивает её, склонив голову набок. Вдыхает её аромат, проникающий в лёгкие, проводит носом по шее, задевая шерсть — легко-легко. Она вскидывает мордочку, смотрит внимательно и самую капельку — удивлённо. Отчего-то ей не хочется убегать — он знает. Глаза у неё блестят, усики дёргаются, но взгляд настолько заворожён — словно кролик перед удавом.

Музыка ведёт дальше, бьёт по барабанным перепонкам, и Джаред продолжает будто танцевать вокруг неё. Обходит медленно, пока она, подобравшись, поднимает мордочку, и заинтересованно глядит на неё глазами-бусинами. Вдруг поднимается на задние лапы, принюхивается и, взмахнув хвостом, отходит.