Лярва

Лярва

Лярва* сидела на свежей могилке, свесив худенькие ножки. Сама росточком малая, а голова большая, что тыковка. На тонкой шейке держится плохо, все время перевешивает. Отчего кажется, что лярва стыдится чего или стесняется.

Опустила Лярва плечики, грустит. Хозяин ее прежний под землей теперь лежит, в костюме новом, да в доме деревянном. Приложила ухо к земле, прислушалась. Ни шороха снизу. Вздохнула горестно. Сама пальчиками подол платюшка замызганного перебирает.

Хорошо жили они с хозяином. Небогато, но ладненько. Скряга он был да жмот небывалый. Внукам даже сухой печеньки не давал, под подушкой прятал. Отчего лярве и жилось у него хорошо. Иной раз устроится у него на шее, обнимет нежно, да греется от мыслей его. А теперь что? Холодно. Голодно.

Вздохнула снова горестно. Ну что с такой делать? Хозяин кладбища — Костяной дракон сдался перед видом тщедушным. Ну не выгонять же, чудо эдакое. Пускай живет.

— Пошли уж, горе луковое, — прошипел дракон. — У меня пока поживешь.

Подняла лярва головку тяжёлую, ручками помогая. Глянула на дракона глазками круглыми, да такими глубоки, точно озеро горное прозрачное. Совсем размяк Костлявый от вида жалостливого.

— Пошли, пошли уже, — когтистые лапы тяжело ступали по кладбищенской земле, но следа не оставляли.

Спрыгнула лярва с могилки. Погладила нежно холмик, да и поплелась за драконом, все время оборачиваясь.

— Да не грусти. Никуда хозяин твой теперь не денется. Будешь приходить, навещать.

Шмыгнула лярва носом и припутсила за новым другом.

Хорошо было на погосте. Тихо. Весна разбрасывалась красками. То тут, то там на свет появлялись цветочки. Там одуванчик проклюнулся, там колокольчик вылез, там тюльпанчик на могилке из луковки родился. Уже и яблони зацвели, сирень только готовилась распустить гроздья, но уже во всю распрыскивала свой аромат. Благодать. Птички поют. Постояльцы здесь не шумные. Лежат себе смирненько, если их не тревожить.

Через недельку лярва совсем освоилась. Каждый день на могилку к хозяину бегала, на фото любовно смотрела, что на кресте прикручено двумя шурупами было. Черно-белое, овальное. Лицо старика смотрело зло, но так по родному. Заберется лярва на перекладину, сидит, ножками болтает, да фото любовно поглаживает. Потом бежит дракону помогать.

Дракон хоть и суровый с виду, но дюже душевный. Любил он свое кладбище безмерно. Каждый день по нескольку раз обход делал. Территория большая — кладбище же городское. Хоть и не осталось на кладбище уже и места, но еще нет-нет да подхоранивали к родственникам кого, чтобы семья даже после смерти не расставалась. Нравилась такая система Костяному. Своим помогать надо, даже присутствием поддерживать.

Следил Хозяин кладбища, чтобы вандалы тут не баловались, могилки не портили, оградки не воровали. Го́тов любил пугать. Нравилось ему, как девчонки с визгом кидались в щель забора, позабыв кофточки свои на могилках. Только черные лифчики мелькали меж деревьев. Следом мчались пацаны. Длинные челки залепляли глаза. Все они спотыкались, падали, подскакивали неуклюже, и в страхе устремлялись подальше от погоста, уверовав в городские легенды.

Особо следил дракон за теми, кто приходил на кладбище работать. Кладбище издревле притягивало ведьм да колдунов. А теперь еще и экстрасенсы разные потянулись. Они гадали здесь, порчу наводили, пытались с мертвыми поговорить. Хозяин следил, чтобы все было по честному. За все нужно платить. Сорвал кладбищенский цветок — отдай мзду. Собрал землицы со свежей могилки — оставь что-то взамен. Люди старались откупиться презренным металлом. Дешево и сердито. За более серьезные ритуалы, со свечами, молитвами и призыванием кладбищенских сил, расплачивались, чаще всего, собственной кровью, иногда кровью животных. Прольется жертва на землю и усмирит всех потревоженных.

Халявщиков дракон наказывал. Сильно не лютовал, но напоминал, что кладбище не прощает неуважения. Теперь и лярва в этом помогала. Была в помощи той и своя ей выгода. Но прошли уже пара месяцев, а нового хозяина, в крайнем случае, хозяюшки, лярва так и не нашла.

Она каждый день упорно ходила по погосту, высматривая халявщика. Подойдет к колдуну, и смотрит на него жалостливо, хлопая глазками. Каждому виделась она по разному. Кто чего боялся и не любил, в том образе лярва и являлась. Бывала глянет колдун, а там чертенок у ног крутится, копытцами об оградку постукивает, хвостиком с кисточкой помахивает. Бросит ему колдун монетку, да торопливо пожитки свои собирает в сумку «волшебную». Подхватит чертенок монетку, поверит в ручках, сунет в рот и вздохнет горестно. Откупился мол.

А то и крысой прибежит облезлой лярва к ведьмице какой. Та фукнет от омерзения, застучит на нее ногами, отгоняя. Опомнившись, кинет печенье, или яйцо вареное. Расплатилась мол.

С простыми людьми, кто навестить родных на могилку приходил, лярва вела себя смирненько, даже сочувствовала. Сядет рядом на лавочку, да поглаживает человека по спине. А к иному на стол залезет, да водочку в рюмку подливает. Тот наклюкается до помутнения, и засыпает в пьяных соплях, а лярве того и надо. Заберется она к нему на шею, ножки свесит, и сидит — наслаждается. Но особливо таким не пакостила. Не заслужили они.

Июльский день не предвещал ничего нового. С утра на кладбище потянулись люди. Солнышко пригревало, но прохладный ветерок отгонял жару. Лярва сбегала на могилку мертвого хозяина, протерла табличку, сорняки прополола, подкинула печеньку в блюдечко для мышки, да побежала смотреть на похороны.

Похороны она любила за эмоции, которые щедро разбрасывала процессия. Родственники умершего, в большинстве своем, горько плакали, роняли слезы в землю, согревая своим горем давно уже похороненных и позабытых. Другие же прятали счастливые улыбки в платках, предвкушая вступление в наследство. Этих лярва не очень любила. Эти ничего никому не давали, а только брали. Таких лярва по-своему наказывала. У кого шнурок развяжет, чтобы споткнулся да упал, у кого кошелек из кармана вытащит, кому камешек в туфлю подкинет.