Любой ценой

Любой ценой

Сёта встрепенулся, поднял голову, заозирался. Сердце бухало, словно пророчило кошмар. Вокруг был класс, привычный кабинет, на улице – солнце и зелень, жара, май.

В конце мая, перед сезоном дождя, по телевизору всегда говорят: «Необычно тепло для нынешнего времени года; совершенно летняя температура». Это правда, и окна в третьем классе* частной средней школы Мейсэй были тщательно закрыты, а воздух охлаждали мерно гудящие кондиционеры. Частная средняя школа Мейсэй – неплохое место, и очень неплохо оборудовано: начиная от кондиционеров в каждом помещении и заканчивая химической лабораторией на первом этаже и отдельным зданием для спортивных занятий.

*Третий класс средней школы в Японии соответствует девятому в России

Канде Сёте нравилась его школа. И высокие окна, и удобные парты, и элегантная тёмно-зелёная доска, и учителя, и – по большей части – все одноклассники. Даже задиристая троица Саэки-Мива-Оокубо.

Сейчас, правда, было не до троицы. Сёта поморщился, осторожно ткнул себя большим пальцем под рёбра, туда, где ныло и бесновалось что-то тоскливое, поморщился ещё раз и облизнул губы. Сёта чувствовал себя нехорошо, но поделать с этим ничего не мог. Кишки заворачивались в отчётливую, ясную фигу, под ложечкой сосало, в груди словно засел огромный тесак, и саднил, саднил, саднил, не желая вылезать обратно. Невыносимо.

Сёта сглотнул и поморщился вновь. Ну хватит уже. Хватит. Пора приходить в себя. Возвращаться. Пора убрать с лица эту гримасу и изогнуть губы в привычной полуулыбке. Звезда класса, вечный юморист. Обязанности забывать нельзя.

– Канда! – вот и оклик.

– О-о, – Окумори. В прошлом капитан секции кэндо. Парень не самый мозговитый, но весёлый и простой. Жаль, что покупается на подначки «Принцесс», вездесущих Саэки-Мивы-Оокубо.

– Канда, Мива тут в караоке после уроков зовёт. Пойдёшь? – Окумори опёрся ладонями о тёмную деревянную столешницу, приглашающе усмехнулся.

Тонкокостный, долговязый, но широкоплечий, Окумори и в классе пользовался популярностью, а младшие девчонки в его собственной секции вообще сходили по капитану с ума. Даже после неизбежного для третьеклассников отстранения от дел к нему периодически наведывались поклонницы с набитыми едой доверху коробками «бэнто».

– Я, это… – голова была пуста. – Немножко занят.

– Ты?! Чем занят-то? Только не говори, что учишься. Куда тебе, балбесу, учиться?

– Ну как же, – Сёта улыбнулся. – Если родной не подгоню, меня и в районную старшую не примут.

Репутации худшей, чем у районной старшей школы, в округе не было. Гнездо порока, обиталище исчадий ада – так говорили в городе, и угроза попасть в подобное место издавна служила самой лучшей терапией для нерадивых.

– Районная старшая! – Окумори захохотал, и это было очень славно. – Так ты туда метишь?

– А что, девчонки там симпатичные, – краем глаза Сёта стрельнул вперёд и наискось, туда, где, присев на край парты, закинув одну ногу в сползшем белом гольфе на другую, скрестив руки на груди, равнодушно посматривала на Окумори красавица Мива. Ждала окончания переговоров.

И не то чтобы ей очень интересно его, Канды, присутствие. Скорее на общем совещании решено, что классный шут поддержит атмосферу. Споёт, немилосердно фальшивя, пару модных песенок, будет кривляться и пародировать знаменитостей и даст возможность вдоволь посмеяться.

В обычное-то время почему и нет. Пусть себе смеются. Всё лучше, чем развлекаться кнопками на стульях.

– Канда, ты на девчонок, что ли, запал? – Окумори продолжал беседу с явным удовольствием. – Дурак, в старшей школе учиться надо.

– Умные пусть учатся. А обычным людям от жизни надо получить всё, что она может дать!

– Ха-ха, посмотрю я, куда ты с твоим легкомыслием уедешь.

– А что. Один раз живём!

Окумори ещё отвечал что-то, но Сёта почти не слышал. Смотрел налево, на парту у окна, вторую в чинном ряду. Поганое предчувствие сжимало грудь.

Моринака никогда не улыбается. Моринака тихая, как мышь, настороженная, как белая цапля на краю речного ложа, и, как цапля, кажется, улетит, стоит лишь попробовать к ней приблизиться. И Моринака всегда молчит.

Сёта никогда с ней не разговаривал. Голос – неуверенный, неразборчивый – слышался только на уроках, когда вызывал учитель, и одноклассница, уставившись в подол, скрежеща стулом, неуклюже поднималась ради ответа. Иногда Моринака отвечала невпопад, и Оокубо разражалась высокомерным смехом. Оокубо не любила Моринаку. Сёта эти чувства понимал. Мало кому удалось бы полюбить серую, незаметную, вечно испуганную Моринаку. Очень мало кому.

– Канда! Оглох?

Сёта рванулся с места. Мимо отпрянувшего, разинувшего рот Окумори, мимо длинных ног Мивы, мимо ещё кого-то, совсем некстати оказавшегося на пути. Скорее.

– Моринака!

Она повернула голову, глаза расширились – испугалась. Сёта схватил девчонку за руку, что было силы дёрнул на себя, отступая. Ну, пусть поднимается, скорее!

Край парты больно врезался в бок, стул ударил под колени, оторопевшая, не сумевшая сориентироваться Моринака влетела Канде под глаз локтем и свалилась рядом. Тихо ойкнула. Креветкой мальчишка заполз под защиту столешницы. Не рассусоливая, притянул к себе одноклассницу, пригнул её макушку:

 – Прячь голову! И не высовывайся!

Вовремя. Землю под ногами подкинуло, стол ударил по темечку. Огромное, чисто вымытое стекло классной комнаты с ясным звуком: «пыннь, жух-жух-жух», лопнуло и зашуршало, осыпаясь сперва блестящими ломтями, затем потоком мелкой крошки. Девчонки завизжали, парни завопили дурными голосами. Перекрывая шум, раздался приказ учителя: