***
Из–под болотной кочки на меня кто–то пялился жёлто–зелёными, слегка светящимися будто гнилушки, глазами.
Было далеко за полночь. Я промок и очень устал, забираясь в самую глубь карельских болот.
А оно пялилось!
Нахально, бесцеремонно будто на кусок мяса. Так надменный шеф смотрит на приготовленное молодым поварёнком мясо средней прожарки. Осматривает, ищет недостатки. Не допусти Господь, что бы хоть на квант ошибся, отошёл от классической рецептуры, малолетний рукожоп. С одного бока посмотрит, повернёт тарелку, осмотрит с другой стороны. Глаза при этом не мигают, как у жабы. Вперились в кусок, оценивают. Достоин ли он быть сожранным.
Я пялился в ответ. Не так бесцеремонно, скорее даже с некоторой неловкостью. Я бы может и вовсе не пялился… но как–то это странно, когда на тебя из–под кочки так откровенно пырится что–то светящимися буркалами.
Сколько себя помню, я всегда страдал из-за любопытства.
Вот дядя Толя, например, подарил машинку. Красивою, большую, сантиметров сорок в длину. Седан бежевого цвета. Возможно даже Кадиллак. И не просто машинку, а на метровом тросике–пружинке, через который ею можно управлять.
Нет вы только вдумайтесь! Машинка ездила и ей можно было управлять, она была больше спичечного коробка, раз в десять. И это в те времена, когда из игрушек у меня была суковатая палка с интересным изгибом. Между прочим, благодаря изгибу, она много чем могла становиться. И вот тут машинка. Я был на седьмом небе от счастья.
А потом взрослые вышли из комнаты, покурить.
И тут это случилось в первый раз. Может и не в первый, но это то что я помню, как первый случай. Мне вдруг стало так любопытно почему же она ездит и как она управляется. Меня прям скрутило, скорёжило. Это было что–то с чем невозможно бороться, чему нельзя противостоять. Я крутил её и так, и этак! Я искал трешнику, зацеп, винтик, хоть что–то что бы мне позволило заглянуть внутрь этого чуда технологической мысли. Не помню, что именно я ждал там увидеть, но как минимум я был готов познать тайны мирозданья. Новые миры, волшебные кристаллы, сложные микросхемы. Нет, стоп. Это я уже совсем заврался. Я тогда и слова такого–то не знал. Какие к чёрту микросхемы в пять лет отроду, в 90х годах. Значит магия! Точно вам говорю! Как минимум существа из других миров.
Трещенки не было. Корпус был склеен, или сплавлен.
Но маховик любопытства уже раскрутился. И спустя пять минут бесцельных попыток заглянуть внутрь, этот злосчастный маховик набрал такие обороты, что малейшее смещение от цели пустило бы его, и меня вмести с ним, в разнос. С выпученными от страсти глазами, закушенным языком и трясущимися от перевозбуждения руками, я низверг с вершин своего роста новенький бежевый седан на дубовый паркет. Прибавив к ускорению падения всю силу своего гибкого, в те года, тела.
И корпус таки сдал! Раскололся как трусливый стукач. Рассыпался в осколках информации.
Знаете, что было внутри? А ничего интересного там не было! Какой–то железный цилиндр, из которого в один конец уходил тросик к пульту, а с дугой стороны две тяги к колёсам.
И всё! Пустой корпус. Ни фей, ни гномов на худой конец. Ни каких–то сложных механизмов. Ни проводов, ни моторчиков. Какой–то примитивный моторчик наверно был в самом пульте, и передавал импульс через тросик.
Видимо именно разочарование и помогло мне запомнить тот случай на всю жизнь. Ни лица пришедших взрослых, заставших меня абсолютно потерянного над разбитой в дребезги новой дорогой игрушкой. Не то что было после… а именно то всепоглощающее, уничтожающее чувство разочарования.
Дальше всё было как в авторском кино. Кто–то что–то говорил, кто–то суетился, кто–то что–то делал, и весь этот мир, ставший серым и тёмным в ускоренном режиме перемотки, проносился мимо меня смотрящего в бездну бытия голубыми глазёнками, полными детской обиды и непонимания.
После этого было ещё много похожих случаев, когда любопытство брало надомной полный контроль. И тогда мы оказывались в разных ситуациях. Иногда как в первый раз разочаровывающих, иногда дарящих божественный кайф, как в тот раз, когда я впервые поцеловал девочку из параллельного класса. А иногда как сейчас, когда я весь измазанный болотной тиной, в неверном свете полной луны пытался рассмотреть что–же это так претенциозно на меня пялится из–под большой кочки утопающей в трясине.
Видимо вдоволь насмотревшись, Оно решило познакомится поближе. Кочка начала подниматься их затхлой воды. Тина чёрными, грязными патлами обвисала вокруг буравящих меня глазниц, ложась на узкие бледно–серые плечи. И грязными струйками с вкраплениями перегнивших растений и бурых мхов стекала по впалой груди с выпирающими рёбрами.
И вот! Вот опять! Любопытство начинало затапливать моё сознание.
«Сколько же он не ел, что бы кожа так обтянула рёбра?»
«А какой у него метаболизм? Тут ведь вряд ли часто что–то попадётся на перекус»
«Теплокровный?»
– Стоп! – громко скомандовал я сам себе в слух, пытаясь обрести контроль над своим сознанием.
Определённо посчитав мой резкий выкрик обращённым к себе, существо замерло. Прекратило выпираться из полыньи, и застыло погружённое по лобок в грязную чёрную жижу. Худые руки, перевитые стальными жгутами мышц и жил, висели вдоль грязного крипового тела. В районе торса кожа висела пустыми складками старческих грудей.
Ещё чуть–чуть, и лавина вопросов, обрушится таким камнепадом, что её будет не остановить.
А что потом? Опять кто–нибудь увидит как я стаю над изломанным автомобильчиком? Только на этот раз это будет не автомобильчик.
- Это всё–таки живое существо! - борясь с собой выкрикнул я.
«Или не живое?!» - тут же последовал из тёмных глубин сознания вопрос.
Последний лучик разума потух, затопленный цунами вопросов. Дальше я наблюдал за ситуацией со стороны, не способный как–то повлиять на происходящее. Я был лишь невольным статистом, обречённым наблюдать данный спектакль от первого лица. В такие моменты, бороться уже нет смысла. Не нужно тратить силы, и лишать себя удовольствия. Это совершенно бесполезно. Поэтому я отдаюсь на волю страсти познания, и широко раскрытыми глазами наблюдаю за происходящим, с одной лишь надеждой, не испытать того детского разочарования, как в первый раз.