Любовь по пятницам

Любовь по пятницам

Заплакал дождь, твоим признаньям вторя,
Притихла осень с комплексом вины...
Давай с хандрой нахлынувшей поспорим,
Плеснув в бокалы солнечной весны!
Той, несказанной, самой первой нашей,
Когда взошло нечаянное "МЫ" -
Пусть мы теперь на осень стали старше,
И пусть подать рукою до зимы,

Ариша Сергеева

– Грустно, брат, одиноко, Люська опять в командировку укатила, а мне лихо. Приезжай. Посидим, под гитару поскучаем. Вкусный ужин с меня.

– Настроения нет. Да и не один я. С одноклассницей встретились. Сидим в кафешке, косточки приятелям перемываем. Ностальгия, блин. Не думал, что на такие темы языком чесать буду, а вспомнили, и понеслось. Старею наверно.

– И её с собой приводи. Вместе грустить будем. Я песню новую сочинил.

– Катюха, братишка в гости зовёт, грустит под гитару, ты как?

– Под гитару с удовольствием. Спроси чего купить.

Витька был рад встрече несказанно. Принял с размахом: коньяк, три сорта вина, два салата, отбивные с пылу с жару, а в перерывах между тостами акустический вокал, и тягучие, в лирическом миноре, песни, в основном собственного сочинения.

Катерина смотрела на хозяина поначалу равнодушно, потом с нескрываемой теплотой и задорным интересом, в финале ласкала влажным бархатистым взором, переместившись с противоположной стороны стола под правую руку сладкоголосого солиста.

Игорь с чувством исполненного перед братом долга вскоре вспомнил про жену, – пора честь знать, Зойка заждалась. Катюш, я такси вызову.

– Без меня, я растаяла. Посижу ещё. Давно под гитару не грустила. Нахлынуло что-то, не отпускает.

– Если ты уйдешь, станет мне темно, словно день ты взял, словно ночь пришла под моё окно. Не горящая ни одной звездой, словно птицы все улетели прочь. И осталась мне только ночь да ночь, если ты уйдешь, – вдохновенно пел Виктор, закрывая в экстазе исполнителя глаза.

Ему было тепло, уютно рядом с чувствительной слушательницей.

Лирическое настроение подогревал алкоголь.

Жёлтые блики ароматной свечи вперемешку с насыщенной пряностью разомлевшего от наслаждения женского тела будили бодрящий романтический оптимизм, пока безадресный, просто потому, что активный слушатель, именно то, что необходимо, когда в трепетно впечатлительную душу поселяется сентиментальное настроение.

Когда тебе по непонятной причине хорошо – разве это не причина для жизнерадостности?

Меланхолию, болезненную, мрачную, как рукой сняло. Чувствительное воображение помимо воли создавало абстрактно осязаемую, но милую сердцу реальность.

Катенька смело дышала в Витькино ухо, пыталась заглянуть в глаза, через них в душу, такую родную, такую отчего-то простую, чувствительную и понятную, как раннее детство, как родительский дом.

Ей так хотелось, чтобы никогда не кончался этот удивительный вечер.

Пробуя новые отношения, она всегда проводила маленький невинный эксперимент: если прикосновение к его ладони с зажмуренными глазами рождали приятную невесомость, лёгкое головокружение, к тому же появлялся лихорадочный пульс и беспокойное томление, значит, стоило попробовать влюбиться, или, для начала, сблизиться.

Сейчас был именно тот случай: воображение поспешило разыграть интимную партию на семь ходов вперёд, результатом чего выдало однозначное поражение оппонента, и полный лирический триумф.

Раздумывать, медлить, не имело смысла.

– Хочешь, останусь… если не боишься последствий? Споём дуэтом… постоим, так сказать, на краю. Это я так, в тон игривому настроению, – неожиданно поправилась она, – не подумай чего дурного. Чужого счастья мне не надобно. Своё бы в руках удержать.

– Предположим мы анфас на фоне звёзд, – выводил замысловатые рулады очарованный откровенностью мужчина, – и в первый раз, в моей руке твоя рука. Что за банальная строка? Но лучше нет пока… какая же ты… милая, уютная, какая хорошенькая – просто чудо дивное. Можно губки твои румяные на вкус отведаю? Не отвечай – сам угадаю.

Виктор отложил инструмент, взял девушку за руки, – понял, увы, не судьба. А говорила, останусь. Жаль. Может в другой раз. Увы, сегодня день поистине уникальный, как солнечное затмение. Я не волен свободно распоряжаться собой, потому, что женат, потому, что несу перед супругой ответственность, потому, что, честное слово, ещё не испорчен. Но сегодня я болен… тобой. Ты всколыхнула во мне прочно забытое, вытертое за ненадобностью из памяти, глубинное, волнующее, манящее чувство новизны, азарт охотника.

– Намёк на то, что я дичь. Забавно. Лучше бы промолчал. Люблю сама… всё сама. Ничего не могу поделать с характером. Спасибо за приключение. Представляю, как тебя любит… твоя Люсенька, если даже я… чуть не попала в силок восхитительного соблазна, чуть не растаяла. Мне пора.

Катенька грациозно встала, невесомо клюнула губами в его щёку, – в следующий раз побрейся. Проводишь?

– Спрашиваешь! Как положено – до калитки.

Катенька, удивительно стройная, соблазнительная до жути, загадочно улыбаясь, стояла в дверном проёме, до одури сладкая, с восхитительно миниатюрной грудью, словно ждала, когда Витька начнёт умолять остаться.

Нет, не начнёт. Манипулировать им – занятие бесперспективное. Он мужчина – этим всё сказано, хотя заласканное намёками и не получившее разрядки тело сладко стонало, требуя немедленной сатисфакции.

У неё характер, у него тоже.

Так и расстались. Катенька укатила в такси, а Виктор вернулся в пустую квартиру.

Растревоженное тело бунтовало, снилось непонятное: словно вернулась Люсенька. Был как бы праздник плоти. Жена вытворяла такое… о чём ни подумай – всё с энтузиазмом, с невиданным рвением исполняет. Вот только глаза, губы… почему-то были Катины. Просто бред. Словно на глазах у жены грешил без зазрения совести.

Как ни гнал Виктор окаянные мысли, недотрога манила недосягаемой тайной, толкая на самую настоящую измену.