Лютое заклятье

Часть 1

Убранство лесной избушки травницы просто и незатейливо: бревенчатые стены, глиняный пол, два небольших окошка со ставенками.

 Под потолком сушатся пучки трав да связки кореньев, на лавке выстроились в ряд горшочки со снадобьями, на огне булькает в котелке зелье.

Оляна помешала снадобье и ловко сняла котелок с огня.

С виду Оляна ну никак на знахарку не похожа: тоненькая, словно тростинка, большеглазая, темно-русая коса длиннющая, чуть ли не до пола достает, и взгляд... рассеянно-мечтательный такой, будто у царевны из бабушкиной сказки.

До сих пор ходоки из окрестных деревень растерянно замирают, завидев в избушке вместо древней сгорбленной старухи юную красавицу: стоят, шапку в руках мнут, за чем пожаловали сразу вспомнить не могут.

Оляна вздохнула и насыпала в деревянную мерку толченых ягод. Бабушка умерла прошлой зимой, оставив Оляну за хозяйку. Старушка не только в травах понимала, еще и рассказчицей была - заслушаешься. Сколько историй долгими зимними вечерами поведала внучке, не счесть: веселых и грустных, правдивых и волшебных, добрых да таких, от которых кровь в жилах стынет. А теперь одна Оляна на свете – даже словом перемолвится не с кем, неровен час – с горшками разговаривать начнешь.

Взболтав остывшее зелье, Оляна подмешала к нему толченого мела – мазь от бородавок готова.

В работе на Оляну любо-дорого поглядеть: ловкая, усердная, всяко дело в руках спорится. Поначалу тяжело, конечно, одной было, но ничего - приноровилась. А как убедились все, что внучка в бабушкином ремесле толк знает, заказы от селян как горох из дырявого мешка посыпались: то отвар от младенческих колик, то растирка для спины, или вот вчера мазь от бородавок заказали, а третьего дня...

Размышления знахарки прервал резкий стук в дверь.

Колотили настойчиво, да так рьяно, что горшки на лавке подпрыгивали. Из-под потолка свалился пучок сушеной мать-и-мачехи и плюхнулся в аккурат в ведерко с колодезной водой.

Оляна набросила на плечи тяжелую шерстяную накидку и, схватив со стола лучину, бросилась к двери. Уж коли кто ломится так на ночь глядя к знахарке, значит дело срочное. Может статься, еще и в деревню к болезному бежать придется.

Тяжелый дубовый засов поддавался с трудом – разбух после затяжных осенних ливней. Упершись коленкой, Оляна рванула изо всех сил, и старая скособоченная дверь со скрипом отворилась.

На удивление - на крыльце стоял не бородатый мужик и не перепуганная деревенская баба, замотанная платком по самые глаза.

Поздний гость оказался молодым парнем: высоким, на лицо пригожим, но... Мало того, что незнакомец, так еще и не селянин. Оляна растерянно оглядела парня с головы до ног: не купец, и не из мастерового люда. Поверх рубахи на нем была кожаная одежка без рукавов, обшитая железными пластинами.

Были они с бабушкой в позапрошлом году в городе на ярмарке и там... Да, кажется, именно так выглядят княжеские дружинники. Верно, и оружие при нем.

- Вечер добрый, хозяюшка, - уважительно произнес незнакомец. – Заплутал я малость. Подскажи, как отсюда на большак вый...

Тут глаза его, привыкнув к свету лучины, выхватили из темноты нежное личико юной травницы.

- Силы небесные...- запнувшись на полуслове, прошептал гость. - Я и не думал, что на свете такая красота бывает. Как зовут тебя, прелестница? Человек ты или, может, мавка лесная? Слышал, что глянешь на такую, и все – пропал навеки. Еще и смеялся дурак, бабьими сказками называл. А оно вот как,  выходит, и не сказки вовсе…

- Оляна я, - смутилась под горячим взглядом девушка. - Травница здешняя.

- Все-таки человек, - улыбнулся парень. И слегка поклонившись, представился. - А меня Властом кличут. Ратник княжий.

Власт задумчиво окинул взглядом покосившуюся крышу, старую почерневшую дверь, гнилую, местами завалившуюся изгородь:

- Никак одна живешь, Оляна? Не страшно-то самой в лесу?

- Раньше с бабушкой жила, - вздохнула травница. – Только ушла она прошлой зимой, по светлой дороге, через Калинов мост. А я что, я к лесу сызмальства привычная. Да и работы много – некогда о всяких глупостях думать.

- Понятно… - протянул парень. И вдруг, резко шагнув вперед, подхватил Оляну на руки.

- Все, хорошая моя, - сбивчиво прошептал на ухо, обжигая горячим дыханием. - Никуда не денешься, моей будешь.

 И, переступив с Оляной через порог, с шумом захлопнул дверь.

- Ты что творишь, охальник?! – девушка возмущенно молотила кулачками по широкой мужской спине, пытаясь вырваться из крепких объятий. - Да чтоб тебя...

- Погоди, - Власт аккуратно поставил разозленную Оляну на пол.

И на миг коснувшись губами ее губ, добавил серьезно:

- Помолчи немножечко, я объясню.

На широкую лавку у окна выложил затертый кошель, туго набитый звонкой монетой:

- Жалованье за год выдали.

Не отводя взгляда от Оляны, стянул с пальца тяжелый перстень:

- Князь за верную службу пожаловал.

И, замешкавшись на мгновение, бережно снял с шеи серебряный медальон-оберег:

- Память о матушке... Все возьми, не жалко.

- Ты, ты, лиходей эдакий! – зашлась гневом Оляна. Рука девушки сорвала со стены тоненькую вязанку дубовых прутиков. - Неужто думаешь, что я из-за денег...

Хрясь! По наглой роже! Еще! По бесстыжим губам! По глазам…колдовским, которым глупое сердце почему-то верит.

- Нет, не думаю.

Парень мягко перехватил руку Оляны, сдул с носа прилипший дубовый листик, и, наклонив голову, нежно прижался щекой к девичьей руке:

- Просто времени у меня нету. Совсем. На заре наше войско в поход выступает. Кабы не это, думаешь, я бы торопился?

Он немного отстранился и вновь встретился взглядом с девушкой:

- Ходил бы к тебе каждый вечер, да под окном стоял. И месяц бы стоял, и два, и в дождь проливной, и в мороз трескучий. А что мне, я человек привычный. И выглянула бы как-то моя краса в окошечко, да и призадумалась: «И чего это нынче во дворе моем не так? То ли дуб у калитки ветром сломало, то ли журавль колодезный покосился. Ах, это же Власта – дурака влюбленного - нет! Куда подевался, дубина стоеросовая?» А я тут как тут: «Да вот же я, милая! Может, уже хоть на крыльцо взойти дозволишь? Или еще месяцок тут постоять?»