Мадагаскар для двоих

- Лерка! - закричала бабушка из летней кухни.

Лера заерзала шортами по круглому стволу старого абрикоса, обернулась. Уперлась ладошками в лощеную древесину около голых бедер. Жаркий ветерок пузырил занавеску на распахнутой двери. Иногда хлопал ею беленую стенку. Изнутри гремели кастрюли. Что-то шипело и пахло горячей едой. Мясом. Жарко, невкусно.

- Иди есть! Иди, борща налила уже.

- Я не хочу борща. Компоту налей, ба.

- Компот не еда, иди ешь.

Бабушка возникла в дверях и тут же получила занавеской по распаренному лбу. Чертыхнулась. Задрала голову и посмотрела на абрикос. Огромное дерево наклонилось и почти легло кроной на шиферную крышу сарая. Верхняя полоса ствола давно потеряла кору, - по дереву, как по лесенке, лазили на крышу несколько поколений детей.

Лерка сидела высоко над крышей, свесив загорелые ноги. Бабушке были видны растоптанные шлепки, висящие почти отдельно от пыльных ступней внучки.

- Ты одна там? - бабушка вытянула шею и попыталась разглядеть выгоревшую русую Леркину голову.

- Одна, - вредным голосом крикнула внучка. Хихикнула. Сверкнула темными глазами на Колю. Коля подобрал опущенную было ногу. Насупился. Лерке весело, а он будет краснеть потом, как маленький, если бабка застукает. Ну да, залез по стремянке со стороны своего огорода. Так, сидят же просто, ничего не делают. Что такого? А получается, вроде как виноват. А - ничего такого.

Коля скосил глаз на тонкую шею девочки, на отставший воротник выгоревшей рубашки в мелкий цветочек. Покраснел, увидев, как отошла безрукавая пройма, показав сгиб подмышки и маленькую грудь. Совсем маленькую, лифчик не на чем носить. И не поймешь - нравится ему или не нравится так. Вон, позавчера, Надька с ними ходила на море. Купалась в одних трусах. Визжала. Их трое, она одна. Ей нравилось, все лезли ее топить, за грудь хватали, а у нее большая грудь, круглая. Трясется, прыгает. Тоже непонятно, вроде должно быть кайфово, он за талию ее схватил, скользкая, вырывается, - повернулась и упала на него, на руки прямо грудью, хохочет. И балдеж, но какой-то сознательный, от мыслей - "вот телка голая почти". А голубое это - брезгливо как-то. Геныч тогда его оттолкнул, типа, мое, руки не распускай. И утащил Надьку в кусты. Коля с Никусом полчаса сидели на жаре, ждали, пока они там елозили. Надька хихикает, Геныч бормочет что-то. Если б Геныча не было, Надька, может, с Никусом ушла бы тискаться. Геныч говорит, она ему дает. Кто его знает, может и дает, Колька их не проверял. Надька как бы общая - то с одним ходит, то с другим. Разговоров полно и Колька даже верил почти. А когда сам подкатился к ней, она зашипела, как змея. И снова в толпу и снова ржет. Он тогда подумал, может, она просто дура такая - поржать и потискаться на людях. А остальное - разговоры только. Кому охота признаваться, что тебя отшили.

- Ты о чем думаешь? - Лерка покачала ногой. Шлепок сорвался и громко упал на белесый шифер. Заскакали крошки по желобкам - вниз, вниз...

Лерка потянулась, сорвала зеленый абрикос и пульнула его вслед каменным крошкам.

Зеленый шарик с оранжевым бочком крепко стукнулся и высоко запрыгал в темную глубину двора.

- Ну, быстро, не готовься, о чем?

Колька покраснел:

- Так.

- Ага, гадости всякие, да?

- Почему сразу гадости?

- А у меня брат на три года старше, я знаю. Они как соберутся в комнате, так и терок - только про баб. Слушать противно - телки-телки-этому дала-этому не дала... Мама говорит, возраст такой, гормоны.

- Больно умная у тебя мама! - Колька отвернулся и сплюнул в сторону своего двора, на грядки с буряками.

- Умная. И плюешься ты от этого. У вас в организме сейчас бурная перестройка идет и повышенное слюноотделение. Вот и харкаете, как верблюды. Так что, знаю я, о чем ты думал. Думал, наверное, что я лифчик не ношу.

- Не думал я про твои лифчики! - озлился Колька, - если хочешь знать, я вообще про тебя не думал!

- Н-да? А чего ж тогда каждый день на крышу залазишь?

- А что, не нравится?

- Нравится, Коль, - Лерка поелозила серыми шортами по кусачему дереву, подтянула босую ногу и уперла подбородок в коленку. На коричневой натянутой коже - тонкие золотистые волоски. Еле заметные.

- Я ведь тебе нравлюсь, а то б не ходил, так?

Колька промолчал.

- Ну?

- Что ну?

- Скажешь?

- Че ты прицепилась, как репей? Че сказать-то?

- О ком думал.

"Вот скажу сейчас правду, что думал о Надьке" - мстительно приготовился Колька. И сказал:

- О Мадагаскаре.

- О чем???

- Остров такой есть. Возле Африки.

- Да знаю я, знаю. У нас карта на стене висит. Мы с братом все детство играли в нее.

- Как это?

- Ну так, - Лерка извернулась и потянула руку вверх, в листья. Покачнулась и, ойкнув, схватилась за Колькино плечо. Второй шлепок упал, перевернулся и остался лежать на крыше.

Колька вспотел мгновенно, представив, как девочка с грохотом падает на рифленую крышу и туда, вниз, за абрикосом. Дернулся, неловко обхватил ее за спину, натянув рубашку.

- Пусти дурак, шею режет, задушишь!

- Свалишься ведь, балда!

Лерка выпуталась из его каменно скрюченной руки, поправила рубашку. Снова опустила ноги висеть. Бедра у кромки задранных шортиков плотно оплыли на жесткую кору.

- Не свалюсь, не боись. Я тут живу, можно сказать, с пеленок, на этом дереве. А раньше мама тут сидела. Тоже с мальчишками. Она рассказывала. Пока не переехали на новую квартиру.

- Ага, а до нее - бабушка.

- Нет, бабушка потом приехала, уже, когда я родилась. Ну, ты говори, давай, дальше.

- Про что?

- Про Мадагаскар. Что ты там про него думал?

- Ну, - осторожно сказал Колька, - думал, там - лемуры. Знаешь, такие, с полосатыми хвостами. Они прыгают смешно на задних ногах.