Мама, это ты?

Глава 1. Полина

Я шла по улицам столицы и не могла сдержать улыбки. Полчаса назад меня приняли на работу в один из самых респектабельных домов города! С ума сойти! Я теперь буду жить в центре Невограда и трудиться на главу департамента культурного наследия нашей страны.

Глава, кстати, несмотря на излишнюю серьёзность и даже сумрачность, оказался вполне приятным мужчиной. Особенно когда озвучил размер моего оклада, а также условия премирования. Список обязанностей тоже выглядел внушительно, но не казался чем-то из ряда вон.

Его даже не смутила моя провинциальность, которая в предыдущем доме, куда я пыталась устроиться, оказалась чуть ли не главным грехом. Ударение я неправильно поставила в паре слов (причём я знала, что можно и так, и так, но у госпожи Таракановой были свои представления о грамматике) и вместо «кофей» «кофе» сказала.

Правда, откуда я знала, что именно «кофе» звучит правильно, потому что так его называют там, где он произрастает, я, хоть убей, не помнила. Помнила только, что грамоте училась в монастырской школе, где после занятий по счёту, письму и чтению мы, сироты, жившие там же шли, помогать по хозяйству.

Монастырь – он большой, работы много, ибо территория приличная: там и кустарники с деревьями, и грядки, и скотный двор. Курятник с двадцатью несушками и парой петухов, вечно конкурировавших за внимание куриц. Десяток коз, как дойных, так и пуховых, и целых три коровы. Бычки опять же, ездовые лошади, кролики и ватага гусей.

В общем, учили нас там всему, в том числе и послушанию. Правда, с последним у меня не особо ладилось, но я тщательно маскировалась. Особенно помогали глазки в пол. Правда, у госпожи Таракановой они не помогли, потому что туфли у меня не по последней моде, а блузка с юбкой и вовсе пятилетней давности…

Чушь собачья, учитывая, что униформу выдают хозяева, а много говорить я ни с кем из высокородных, по сути, не обязана. Я же не компаньонка и не секретарь, даже не гувернантка. Обычная горничная: постель заправить, полы помыть, пыль вытереть, разбросанные вещи подобрать. Да я даже не претендовала на то, чтобы обслуживать хозяйку или её дочерей! Хотя умела и платье подготовить, и причёску красивую сделать, и прочее, и прочее.

Но мало ли, вдруг мои навыки недостаточны для столицы? Поэтому в камеристки я даже не напрашивалась. Собиралась в процессе посмотреть, что да как, по возможности подучиться, а там уже…

В этом доме хозяйки не было. Решение о включении меня в штат принимал мужчина, а ему оказалось без разницы, что моё платье не модного нынче цвета. Он и сам не сказать, чтобы следовал моде. Одежда его была пошита из добротного, тёмного сукна, прекрасно сидела на фигуре (я даже пару раз сглотнула от избытка слюны), но не имела ни трендовых контрастных вставок, ни пышных воланов, которыми сейчас украшали не только грудь, но и запястья.

Жутко неудобная вещь – эти воланы, особенно на рукавах. А по господину Репнину сразу видно, что он – человек конкретный, даром, что искусством занимается. Судя по рельефу его рук и стройным бёдрам, искусством спорта он тоже не пренебрегает. Интересно, чем он занимается? Фехтованием? Плаванием? А то и вовсе – рукопашным боем?

Последнее, правда, не совсем аристократическое занятие, но мало ли.  

— Посторонись! — раздался зычный крик позади меня.

Я тут же отпрыгнула в сторону и прижалась к ближайшему дому, буквально сливаясь со стеной. Мимо на бешеной скорости пронесся экипаж, да не простой, а безлошадный. Таких у нас, в Волховицах, откуда я прибыла дюжину дней назад, было всего несколько штук. Один принадлежал главе города, второй его жене. Иногда появлялся и третий, но таинственный обладатель дорогой магической техники всегда ездил с закрытым верхом и затемнёнными стёклами, поэтому, кто там сидит, было не видно.

Но явно какая-то шишка, ведь такое удовольствие стоит немалых денег.

У господина Репнина, как он просил его называть – Олега Степановича – тоже таковой имелся. Я когда шла к воротам, видела, как один из слуг полировал его. Красивый. Экипаж в смысле красивый, слугу я особо не разглядывала. Тёмно-синий, с металлическим блеском и, как мне показалось, ультрамариновой искрой.

Этот же, который сейчас нарушил моё спокойствие, имел ярко-красный цвет. Наверняка женский. Какая-нибудь жена министра в нём сидит, не иначе. Разглядывает свой стильный маникюр, отвечает на звонки по телефону[1] и поправляет шёлковое платье самого модного нынче цвета липохромовой канарейки.

Не знаю, что такое липохромовый, собственно, как и не знала моя предыдущая хозяйка. Но слово это обожала. Проговаривала его медленно, с двумя п и грассированным р на франкский манер.

Мне почему-то от этого было особенно смешно. Каким-то образом я знала, что это должно звучать не так, но объяснить, откуда у меня такое чувство, не могла. Поэтому молчала и улыбалась. Вообще, эти два средства всегда хорошо действуют на людей, главное, не улыбаться слишком сильно, иначе могут заподозрить в чём-нибудь.

Не должен сильно улыбаться тот, у кого не имеется шёлкового платья и собственного экипажа. Ведь у него нет для этого весомого повода! Так считала моя предыдущая хозяйка, правда, распрощались мы с ней по другой причине.

Я вдруг поняла, что больше не могу.

Казалось, что я нахожусь не на своём месте, чего-то мне не хватает. Странная тоска перехватывала сердце, особенно когда я смотрела на младшего сына госпожи Беднохваловой. Озорной мальчуган каждую минуту своего бытия проводил в движении. А если он не бегал, значит, он спал. Или ел, но даже во время такого важного дела, как насыщение, он крутился, вертелся и подпрыгивал на стуле, словно ему туда кнопку подложили.