Щелчок замка. На пороге она. И будто ничуть не изменилась. Стоит в желтом плащике, высоких сапогах, держит спину, а в глазах – тоска. Что ж, рано или поздно это бы случилось.
— Заходи.
Идёшь на кухню, невольно прислушиваясь к шуму в прихожей: что она так долго возится? Металл чайника, приятная прохлада чашек, ты помнишь, что сахару нужно две ложечки. За окном тьма, поэтому в мутном тумане зазеркалья видна ты – растрепанная, в растянутой футболке, в любимых носках со смешными котиками. Да, не такая красотка, как Марго. Смешно: ты так восхищалась её именем...
— Я закурю. — Это утверждение.
Пепельницы нет, поэтому на столешницу опускается блюдечко. Странно, но на узких пальцах нет кольца.
— Кофе только растворимый. — Неправда, на полке стоит молотый кофе, но тебе приятна эта маленькая месть, тебе кажется, что чашка дряни, хранящейся для нежеланных гостей, спустит Марго на землю, сделает её обыкновенной.
— Ничего. Неважно.
Наконец с церемониями покончено и ты садишься напротив старой подруги. Она такая же яркая, как и была, только у глаз появились крошечные морщинки.
— Ну и зачем ты пришла?
— Извиниться. — Хриплый смешок.
— Зачем?
Она смотрит в сторону, пьёт кофе, затягивается. Тянет время.
— Ты знаешь.
— Понятия не имею, о чем ты, — нараспев произносишь ты. Марго бросает быстрый взгляд – издеваешься? Да, издеваешься.
— Ладно... Ладно, я все понимаю... Ты обижена, но... Чёрт! С тобой все так же нелегко.
Тонкая сигарета раздавлена о блюдце. Она закуривает следующую, а ты прихлебываешь горячую жижу и раздваиваешься. Одна половина холодна и отстранена, ей неважны такие мелочи, как предательство лучшей подруги, вторая же злится, требует ударить её, избить, сделать больно. Марго наконец-то смотрит тебе прямо в глаза. От кратеров чёрных зрачков разбегаются трещины, переходя в глубокий синий цвет, ресницы неаккуратно накрашены, на них комочками лежит тушь.
— Кать, — шепчет она, — я не хотела, чтоб всё так вышло. Правда, не хотела...
— А чего ты хотела?! — Кружка летит на пол, но не разбивается, а катится в угол, оставляя коричневый след. Хорошо, что на кухне линолеум. Ты оказалась на ногах, сама этого не заметив, и теперь стоишь, сжимаешь яростно кулаки. Как она посмела придти? Как? Спокойствия будто и не бывало.
— Не этого. Пожалуйста, не злись.
— Да иди ты... — Ярость уходит, будто вода в песок.
Тряпка елозит по полу, впитывая влагу; давно надо было купить швабру с отжимом, сейчас не стояла бы на коленках перед ней, той самой, вытирая лужу.
— Дай помогу. — Она опускается на корточки, юбка задирается, показав стройные ноги, а у тебя по вечерам отекают щиколотки и от этого становится так обидно, что слёзы начинают едва ли не водопадом капать на тряпку. Ты вскакиваешь и убегаешь в ванную. Плещешь холодной водой в лицо, а щеки горят. Не три глаза, не три глаза – мантрой в ушах. Рассматриваешь себя в зеркало так, будто никогда не видела это лицо. Усталая, но симпатичная женщина. Нет, девушка! Девушка... Ты же ещё ого-го!.. Дура.
Марго сидит и курит. Выжатая тряпка свисает с мойки.
— Говори. Давай. Чего ты ждешь? Извиняйся! — голос срывается на писк.
— Сядь.
— Не хочу.
— Ты ребёнок. Большой упрямый ребёнок. — Какая это сигарета? Третья? Марго жадно затягивается, огонёк едва не гаснет. — Извини меня. Это моя вина.
— Конечно. И что дальше? — Раньше она никогда ни перед кем не извинялась: стойко терпела укоры и ругань, сцепив зубы, но молчала. Ты поражена, но гордость требует свой кусок.
— Я... Ты же... Чёрт, — она смеётся, запрокинув голову, — ты не изменилась!
Ты невольно улыбаешься, зачарованная ею, забыв на миг все плохое, что встало между вами. Вы дружили с первого класса, с самого первого дня: Марго жалась к бабушке, испугавшись толпы, когда ты подошла к ней, чтобы похвастаться замечательной, невообразимо зелёной лягушкой. Она была единственной девчонкой, которая не завизжала.
— Я скучала, — вырывается откуда-то из груди, из уголка, в котором хранятся воспоминания.
— Я тоже. Ты простишь меня? — Марго морщит нос.
— Не знаю.
— Я думала, ты не пустишь меня в дом. Тогда ты так и сделала.
— Не надо. Я не хочу копаться в грязном бельё.
— Надо, Кать. Сколько мы молчали? Пять, шесть?..
— Шесть лет.
Марго поднимает изящную сумочку, бесконечно долго шарит в её невеликих глубинах.
— Вот, — она кладет на стол фотографию. — Это моя Катюша.
Ты почему-то ждешь, что она – эта незнакомая девчушка на фото – будет похожа на него. Нет. Копия Марго.
— Красивая. В маму.
— Спасибо. — От улыбки она просто расцветает. Неудивительно, что он предпочел её – царапает сердце подлая мысль. Ты мрачнеешь и отворачиваешься к окну.
— Кать. Я не хотела. Просто... Так получилось.
Не думать. Не вспоминать, как ты спешила домой, чтоб устроить сюрприз ему: в сумке свежая вырезка, бутылка коньяка, в голове ветер; как ты не удивилась, увидев в прихожей пару знакомых туфель, ведь Марго – это почти сестра; как выкладывала продукты на кухне и потом, окликая их, шла по такому короткому коридору; как он лепетал что-то бессмысленное, бессвязное, не попадая в штанину, а ты не могла отвести взгляд от нее, стыдливо отвернувшейся к стене. Не вспоминать!
Отредактировано: 11.08.2016