Машенька и Медведь

Машенька и Медведь

  Дверь в избушку противно скрипнула, заставив сухонькую старушку, склонившуюся над шитьем, вздрогнуть.

  – Машенька, ты ли это, внученька? – негромко проговорила старушка, стараясь не разбудить своего деда, тихонько посапывающего на лавке.

  – Я, бабуленька. Я, милая, – из сеней выскочила девушка и, подбежав к старушке, опустилась на колени рядом со старой женщиной.

  Румяные щечки юной красавицы алели от смущения, розовые губы были припухлые, а в голубых глазах, казалось, решили сплясать хоровод все звезды ночного неба, так они сияли. Старушка погладила внучку по мягким русым волосам, распущенным для этого вечера. Хоть и стара была Агафья, но не забыла, как молодой девкой вот так же, раскрасневшись, прибегала поздно вечером домой после посиделок возле ночного костра да жарких поцелуев своего избранника.

  – Со Станиславом своим любовалась? – хоть и вопрос звучал, да ответа не требовалось. Старушка вздохнула, горько приобнимая кровиночку.

  – Не пара ты ему, Машенька. Не пара! Поиграет с тобой, попортит да женится на другой, внученька.

  Лицо девушки погасло, только что светившееся внутренним светом, охмурилось печалью. Старушка вновь тяжело вздохнула:

  – Ты, почитай, третий год сватов ждешь, а он не торопится. Говорят, ему невесту в Больших Брусянах присмотрели, сама племянница знахаря. Неужто ему отказаться дадут, даже если любит тебя?

  – Бабушка, он любит! Очень любит! – горячо проговорила девушка и прибавила, тихонько опустив глаза: – И я, бубуленька, люблю его. Очень люблю!

  Перед ее глазами, будто живой, встал Станислав. Высокий, русоволосый, с синими очами, первый красавец на деревне. Был он сыном старосты, весьма достойного мужа и богатея в их небольшой деревушке. И изба у них была на две светлицы, и скотины полный двор, а меха и шелка, говорят, им из самой столицы везли. Одет ведь Станиславушка был богато, так что ей было стыдно рядом идти, но он не обращал внимания на ее одеженку, был всегда приветлив и добр. А сегодня и гулять позвал, и до дома проводил, и поцеловал сладко-сладко, так что сердечко до сих пор вздрагивало от воспоминаний.

  – Маша, ты же в девках засиделась. Восемнадцать весен тебе, если осенью этой не придут сваты, то все, почитай. Судьбинушка твоя будет – в одиночестве быть, красавица ты моя. Подумай хорошо да не оплошай, – старушка вытерла рукавом скупую слезу. – Не такой доли мы тебе желали. А теперь спать давай, вставать рано.

  Девушка, проворно вскочив, быстренько умылась и, убрав густые волосы в косы, легла на лавку, прикрытую душегрейкой да скатеркой для мягкости. И во сне ей виделся синеокий красавец, звавший ее замуж, обещавший счастье да радость с ним.

  Поутру, лишь солнце встало, молодка уже и воды натаскала, и траву прополола на грядках в огородике маленьком да на блины тесто поставила. Умница да послушница, Машенька стала единственной отрадой стариков после смерти единственной дочери да любимого зятя. Вот только что со стариков возьмешь, они сами перебивались еле-еле. Старик хворост собирал, а старуха вышивкой занималась, тем и кормились. Внучка же, как подросла, огородик на себя взяла да грибы, ягоды, заготавливала на соседей, помощница выросла. А какая красавица! Невысокая, но статная, все при фигуре есть, волосы густющие, не каждый гребень возьмет, личико круглое, глазки голубенькие, курносый носик, щечки розовые да губки коралловые. Но даже за красавицу нужно приданое, а иначе бесприданницей в дом мужа разве что на правах рабыни распоследней войдешь.

  Дед уже в лес ушел, а старушка за работу села, на лавочку под солнышко, когда Маша к старушке подбежала:

  – Бабуленька, меня подружки кличут в лес, по ягоды да по грибы. Пустишь меня?

  – Отчего не пустить, пущу. Только гляди, от девок ни шагу, а то заплутаешь! – погрозила пальцем Агафья, любуясь внучкой. Даже старенькая понева[1] не портила внешней красоты, а вышивка на рубахе, сделанная с усердием да любовью, лишь подчеркивала нежность и кротость красавицы.

  Взяв корзинку, плетенную собственными руками, девушка, помахав на прощанье рукой, побежала в сторону леса, где уже звенел серебряными колокольчиками девичий смех.

  Девушки быстро углубились в лес, перекликаясь, лето было знойное да дождливое, самое то для ягод и грибов. Вот и Маша быстро напала на полянку, где ягодки манили своими красными бочками, выглядывая то тут, то там из зеленой одежды. Насобирав почти полную корзинку, девушка заозиралась, стараясь рассмотреть яркие одежды подружек, но лишь деревья и кусты окружали ее.

  – Ау-у-у-у, – отразилось эхо девичьего голоска, но ответа не последовало. Маша уже испугалась, как вдруг хрустнула ветка и на полянку вышел молодой парень. Губы сами заулыбались, стоило лишь увидеть его:

  – Станиславушка, – нежно прошептала девушка, покраснев как мак, а парень только и рад такому приему, быстро подошел к ней и крепко обнял.

  Корзинка выпала из девичьих рук, когда горячие губы прижались к ее губам, даря невиданные до этого дня ощущения. Было так сладко и приятно. И поцелуй его, и объятия, и то, как он на мягкую травку ее уложил, казалось, что прекратит он ее целовать – и маленькое сердечко остановится. Сама она дала ему и подвязки развязать, и рубаху распахнуть, обнажая юную грудку, и поневу поднять, оголяя стройные ножки. Очнулась, лишь когда губы мужские накрыли розовые вершинки, втянув в горячий рот, и хоть приятно было, как наяву услышала бабушкин голос: