Маска, я тебя знаю

Маска, я тебя знаю

…Бал! Легкая музыка. Взлетающие и рассыпающиеся гаснущими искрами в темном бархате ночи фейерверки. И гости. Десятки и сотни гостей в изысканных костюмах и масках.

Боже, как прелестно это зрелище! Какие маски кружат по дорожкам и лужайкам: львы и лебеди, орлы и бабочки, гигантские носы и солнечные диски. Но, несомненно, самой прелестной и загадочной остается Она. Скромная маска домино из черного бархата, скрывающая верхнюю часть лица, и, оставляющая на всеобщее обозрение, белоснежную кожу, алые губы безупречной формы и безупречный подбородок. Крохотные брильянты, осыпавшие темную ткань, соперничают с яркими звездами, украшающими небеса.

– Маска, я тебя знаю, – слышится жаркий шепот, и сильные руки обвивают гибкий женский стан.

– Вы так уверены?

Она не спешит бежать, и в ее вопросе чувствуется странная тайна, такая же глубокая как ночь.

– Я узнал бы тебя из тысячи, – усы нежно щекочут кожу щеки, а горячие губы скользят по изящной шее.

– В таком случае, ты знаешь на что идешь, – алые губы приоткрываются в тихом смехе, лунный свет скользит по жемчугам безупречных зубов, – не пожалеешь ли?

– О нет! – в голосе мужчины звучит еле сдерживаемое желание.

– Ну что ж, – вздыхает она, – пошли…

А утром, когда рассеивается туман и наваждение исчезает, кто может сказать, сколько гостей пришло во дворец, а, сколько из него вышло. И слышал ли кто-нибудь, вообще, этот странный разговор? И что, вообще, значит: «Маска, я тебя знаю»?...

***

…Венеция полыхает огнями. Море дробит в своих водах свет факелов и брызжет светящимися брызгами в небеса, соперничая с млечным путем. В Венеции карнавал. Музыка, танцы, любовь – вот что правит городом в эти восхитительные, неистовые и незабываемые дни. И нет ни одного горожанина, который забыл бы дома маску.

Благословенна будь маска! Ты скрываешь лицо и уравниваешь герцогиню и блудницу (что часто одно и тоже, дело только в цене), дожа и разбойника, дворянина и гондольера. Ты даешь свободу. Призрачную, мимолетную, но такую сладкую в своей вседозволенности.

Изящные и совершенные маски Венеции – такие вычурные и бесстрастные, словно выточены изо льда. Они скрывают под безразличными личинами море страстей, таких же бурных и безбрежных, как море, из которого много лет назад родился этот город.

И, конечно, самой прекрасной и желанной становится скромная черная полумаска, скрывающая только верхнюю часть лица. Трепещущие от ожидания поцелуев губы и нежные, чуть тронутые легким румянцем, щеки. Темные волосы прикрывают лоб, сливаясь с черным бархатом… И вот, ускользающее видение слышит:

– Маска, я тебя знаю!

– Я тебя тоже, – голос шелестит словно прибой, мягко накатывающийся на берег.

– Так чего же мы ждем?

– Стоит ли это того? – вопрос рождается даже не на губах, а в глазах, лихорадочно горящих в прорезях.

– Ты же знаешь, за твой поцелуй я отдам все!

– Значит, я и возьму все, – тихо смеется она…

А завтра карнавал продолжится, и никто не вспомнит две легкие тени, скользящие по изящному мостику над каналом…

***

…Огромный зал залит светом. Электричество зажгло не только люстры, но и тысячи гирлянд. Елка сияет от сотен огоньков, которые отражаются в хрупких шарах богемского стекла, в блестящем паркете и зеркалах на стенах. А украшения женщин кажутся звездами, сорванными с небес и небрежно наброшенными на безупречные плечи и руки. Жемчуга матово переливаются, обвивая гибкие шеи, а живые цветы, вплетенные в волосы, распространяют по залу нежный аромат.

И вновь маски. Не такие изысканные, как в Венеции, и не такие яркие, как в Париже, но от этого бал не теряет своего веселья и блеска. Арлекин и Пьеро, тигры и волки, феи и синяя борода, скользят по сияющему паркету. А, откуда-то сверху, с балкона музыкантов, на танцующих обрушивается ликующий вальс! Вальс заполняет зал, вырывается из окон и летит по саду, чтобы, вырвавшись за ограду столкнуться с таким же вальсом, ибо на новый год Веной правит Вальс!

Везде кружат пары, и никто не слышит уже знакомых слов:

– Маска, я тебя знаю.

Маленькая черная маска замирает на секунду, а затем, весело смеясь, вновь устремляется в круговерть вальса. Губы под бархатным краем вызывающе смеются, на щеках, не прикрытых маской, появляются прелестные ямочки. Кажется, она не слышит этих слов, но глаза с холодным прищуром наблюдают за тем, кто вновь осмелился произнести эту фразу.

– Я тебя знаю? – он внимательно всматривается в прекрасное лицо, перечеркнутое полосой темного бархата.

– Возможно! – дерзко отвечает она.

– Какое счастье, что ты не обманула меня.

– Я никогда не обманываю, только, правду можно сказать по-разному. Какую ты хочешь услышать?

– Единственную.

– О! – лукаво улыбаются губы, – Но такая правда слишком дорога.

– Я найду, чем ее оплатить! – счастливо смеется он.

– Ты так в этом уверен?

– Да!

– Но плата может оказаться чрезмерной. Не боишься?

– Нет, – уверенно отвечает мужчина.

– В таком случае, чего же мы ждем?

А на рассвете, усталые лакеи, даже не обратят внимания на несколько алых капель на мраморной скамье в зимнем саду. А если и обратят, кому какое дело, что пролилось здесь: кровь или вино…

***

На стене, в старой костюмерной, висит изящная маска домино. Под слоем пыли потускнела золотая нить, прошившая ее, а алмазы кажутся просто осколками стекла. Но раз в году, тонкая рука снимает маску со стены. Мягкая щеточка проходит по бархату, снимая пыль. И в прорезях вспыхивают неистовые зеленые глаза, которые смеются над окружающей толпой, ожидая таких знакомых слов: «Маска, я тебя знаю». И алые губы презрительно шепчут:

– Глупцы! Они никогда не думают, чем будут платить, но почему-то считают, что им этого хватит…