Маяк

Маяк

— Зачем ты спас меня?
Он теребил угол какой-то тряпки, служившей простыней.
— В этой жизни остался человек, которого я люблю, но ему неважно, жива я или нет. Зачем ты меня спас….
Каждое слово – удар в сердце. Он физически ощущал боль в груди, словно сердце протыкали штыком, который после нанесенного удара опять вырывали и вгоняли еще глубже, с большей жестокостью.
— Я люблю тебя, ты любишь его, он любит другую и взаимно. Всего одна нестыковка: тебе надо полюбить меня.
Бог знает, как тяжело произносить это спокойно!
— Я бы с радостью, но, наверное, уже не смогу. Больше не могу бросаться этим словом. Прости.
— Жизнь только начинается, у тебя все впереди, — он понимал, что говорит глупости, которым никто в глубине души не верит.
— Если б я умела жить!
Обессилев от слез, она заснула. Он прикрыл ее простыней и задул свечу. За окном нежный рассвет. В оранжево-розовом свете мерцает морская гладь, сливаясь с молочно-белым горизонтом.
Какое-то время он сидел рядом, охраняя ее вымученный сон, но стало тяжело находиться в маленькой комнате под крышей. Казалось, призрак горе-возлюбленного парит над спящей, нашептывая воспоминания о себе и издевательски ухмыляется ему.
Лестница с железными перекладинами ведет в небольшой коридор, а оттуда – в кухню. Если б остаться здесь навсегда, она бы забыла этого призрака! Любовь приходит с годами, а счастье – с привычкой, Он знал, что не сможет ждать, не выдержит холодности той, для которой живет. Устроит ли его такая любовь? Когда к нему привыкнут, как предмету мебели…
Старый маяк пустовал много лет. Мало кто догадывался о существовании подобных мест. Он не помнил, по чьей наводке пришел. С трудом помнил, как принес девушку сюда. Слава Богу, все позади. Она успокоится, проплачется и продолжит жить.
Напряжение сказалось – он заснул, сидя за столом, склонив голову на сложенные руки. Сон был беспокойным, а сны – кошмарными.

— Давай останемся здесь навсегда, — предложил он ей утром.
Она покосилась на него недоверчиво: он — общительный, окруженный друзьями и красивыми девушками, откажется от всего и останется на заброшенном берегу, а пустом маяке?
— Понимаешь, это все равно, что одному – ведь я… в общем, что есть, что нет.
— Для меня сейчас важна только ты.
Она снисходительно улыбнулась: вот именно, «сейчас». Его взгляд ответил: но и его не будет в завтра. Она отвела глаза. Еще немного, и они начнут общаться без слов и взглядов. Стоит только отмести налет мира и уяснить, что они здесь одни.
По ночам луна не давала ей уснуть. Штор нет, спать невозможно. А что еще делать, она не представляла. Другой человек в этом необычном доме тоже не спит. Можно спуститься и выпить чая. Но почему-то не могла. Сложно оставаться друзьями, открывшись настолько. Она знала о его чувствах, он знал об отсутствии этих чувств.
По дому она не скучала. Даже не вспоминала о нем и не думала о людях, которые любили и ждали, надеясь когда-нибудь увидеть дочь и сестру живой. Шли дни, и сердце становилось все жестче. Здесь никто не найдет. Нехорошо, если смерть разлучит, не дав попрощаться…
Глаза ее опустели, руки дрожали, она и днем как лунатик. В голове одна-единственная мысль: «зачем?» Она обязана ему жизнью. Раз уж он спас ее для себя, лучшей благодарностью было бы посвятить жизнь ему. Но она не чувствовала себя должницей. Скорее наоборот – это он обязан что-то сделать с вырванной неизвестно у кого жизнью, дабы спасенная перестала сожалеть о возвращении. А что он мог сделать? Вместо сближения, они устыдились наготы чувств и прятались друг от друга.

Он сидел за кухонным столом, листая тетрадь, найденную в комоде. Тетрадь очень старая, неразлинованые страницы пожелтели от времени, но не стали ветхими – бумага славная, не то, что сейчас. Черная кожа обложки слегка потускнела и обтрепалась, но в целом выглядит достойно. Тетрадь явно берегли и обращались с ней аккуратно. В ней были записи жены моряка: дневник пополам с набросками писем. Иногда и стихи попадались, и кулинарные рецепты, и даже рисунки, в которых без труда можно было узнать парус, волны, якоря и пиратские флаги. Казалось, флаги изначально были не пиратскими, и лишь потом неуверенной рукой дорисовывались скрещенные кости и череп. Последним заштриховывался фон.
Записей он не читал: ему стало неловко подслушивать чужие мысли. Неважно, что женщины, писавшей эти строки, давно нет на свете, неважно, что рука, рисовавшая пиратские флаги и кудрявые волны, давно уже тлеет в могиле. Ведь когда-то она жила вырисованными здесь чувствами и описанной здесь надеждой. На долю секунды он подумал, что эта тетрадь приоткроет завесу женской души, поможет найти ответы на какие-то вопросы, поможет решить, как вести себя, узнав непонятные ему чувства. К этому предвкушению тут же примешался внятный страх узнать о себе много неприятного. Когда-нибудь он решится и прочтет, а пока это чувство страха пополам с надеждой щекотало нервы и воодушевляло.
Наверное, остаться здесь – не лучшая идея. Она права – он перегорит. Сам ненавидел себя за это. Интересно, а какой тот, другой? основательный, невспыльчивый, за слова отвечает? И, наверное, выглядит иначе. Каким нужно быть, чтоб тебя любили?
Она почти не ела и исхудала вконец. Ему приходилось нелегко: ловить рыбу далеко от берега и готовить ее самому. Есть в основном тоже, но это отдельный разговор. Кстати о разговорах.
Поговорить он пытался. Объяснял, что надо есть, чаще бывать на воздухе, при солнечном свете. Морской бриз полезен, а спать полдня и сидеть в душной комнате вредно. Она выслушала, а потом спросила:
— И зачем?
— Чтобы жить, — потупившись, ответил он.
— Я живу. Сижу с тобой на берегу, дышу морским воздухом, ловлю солнечные лучи. Только не знаю зачем.
Пенистые волны плескались у берега. Солнце то пряталось за редкими серыми тучками, то вновь ослепляло.
— Расскажи о нем, — процедил он.
Она взглянула на него искоса.
— Раз попросил, значит готов слушать.
Из ее вялого рассказа он узнал, что и ожидал: призрак сильно отличается от него.