Мечта

Нелепая встреча

Я шла домой со школы. Задумалась. А думать было о чем: я поссорилась с подружкой из-за резинки для волос. Вот глупость полнейшая, а она со мной не разговаривает. И проблема всего лишь в том, что она вчера просила не надевать на хвост черную резинку, а мама меня заплела и, конечно, надела черную, хотя я ей говорила и просила, но слушала она уж больно рассеянно и так всегда, вот говоришь ей, говоришь, а услышит одно слово и делает выводы, а речь-то не о том.

И с резинкой так же услышала — черная, вот ее и взяла, а я тоже хороша, знаю ведь свою маму. Ну сказала бы наоборот — красная, и не было бы никакого конфликта. А Настя закатила скандал, потом подговорила девчонок, и они со мной, с Машей, не разговаривали весь день, а еще говорили между собой, что от меня плохо пахнет и хихикали. Знаете, как обидно? Я же ничего плохого им не делаю, а все шишки всегда на меня. И за что, и почему — никак не пойму. Просто потому, что так Настя хочет. Настя у нас в классе самая главная. Это она сама решила, что она главная, и все девчонки ей поверили, да и мальчишки, пожалуй, тоже. Только я не поверила, вот теперь страдаю. Потому, что Настя может подговорить со мной не разговаривать, и все не разговаривают. Как сегодня. Может подговорить, подножку поставить, а я рассеянная и спотыкаюсь, падаю. А все смеются.

Наконец уроки в школе закончились, и я спешила домой. На душе скребли кошки от обиды.

Я уже подходила к своему дому. На первом этаже уютно расположились бутики, один из них — со свадебными платьями. Мои глаза как будто вросли в одно из них. Как в мечтах, как в сказках, как могло только присниться! Какая это была красота! Вот просто необыкновенная красота! И какая расцветка: вроде бы белое, но с нежно-розовым отливом сверху, потом отлив исчезал и плавно переходил в голубой, нежно-голубой, так что край юбки был совсем голубой. Я смотрела и смотрела, забыв об одной-единственной ступеньке, конечно, я не подняла ногу, конечно, споткнулась и рухнула вперед…

Как было больно! Колени и то, что ниже, — просто выли отдельно от тела, а еще ладошки. Я перекатилась и села прямо на асфальт. Ладошки — в грязных царапинах, а колени — одна кровоточащая рана. Колготки порваны, носки туфель поцарапаны и слезы на щеках.

— Что ж ты под ноги не смотришь?! — услышала я красивый мужской голос.

— Я засмотрелась на витрину, — всхлипывала я.

— Замуж хочешь? — он почти смеялся.

— Нет, но так красиво. Я думала...

— Красиво, наверно… Встать можешь? Нехорошо девочке вот так на холодной земле сидеть. Руку давай.

Я протянула ему руку, а он отряхнул грязь с ладошки и посмотрел мне в глаза.

— Глазастая какая! У-у-ух!

Он помог мне подняться, забрал рюкзак и повел к дому, предварительно спросив, где я живу. Сдал он меня в руки бабушки. Она поблагодарила его за помощь. А потом устроила взбучку. Конечно, она была права, что я рассеянная, вся в себе, и думать надо, и под ноги смотреть. А я не могу иначе, иду и мечтаю, и придумываю что-то. Историю какую-нибудь разыгрываю, и я главная героиня. И меня все-все любят, так любят, что и представить себе нельзя. А с Настей наоборот никто не дружит, и все девочки стараются сказать что-то обидное, чтобы она заплакала. Она и плачет, она, а не я вовсе. Да я и не плачу при них. Только дома, одна в комнате, когда вспоминаю все. В мечтах же я никогда не плачу, потому, что все видят какая я красивая. Вот и сейчас я опять не слушаю бабушкины нотации, а она говорит и говорит.

Я соглашаюсь с бабушкой, пока она отмывает мне коленки, и бабушка замазывает их зеленкой.

Я делала уроки, когда услышала, что бабушка рассказывала маме о нашем новом соседе Владимире.

— Представляешь, Галя, привел нашу Машу непутевую, разбилась она. Ворон считала, как всегда. А он хорош, вот парень так парень.

— Да видела я его, мама. Все аж внутри перевернулось. До чего мил. Машку привел, что ж, молодец.

Во сне я видела его глаза, но принадлежали они вовсе не ему, а какому-то щенку, которого я кормила молоком из блюдечка. Милому такому щеночку .

Наутро в школу идти не хотелось. Настя там. Вот, вроде, и понимаю умом, что не надо реагировать, пусть дразнят, пусть говорят, а обидно… если бы кто знал, как обидно. Прямо жить не хочется. Вот они знают и дразнят поэтому. Но куда деваться, собралась, выслушала бабушку — чтобы под ноги смотрела — и пошла.

Только из подъезда выскочила, как услышала голос сверху, с балкона на втором этаже.

— Доброе утро, Маша! Коленки-то твои как?

Я посмотрела наверх, на мужчину, стоящего на балконе и курящего сигарету. И тут в глаза мне засветило солнце, голова немного закружилась, я оступилась и попой уселась в клумбу. А клумбу только что перед работой соседка наша полила и земля была еще совсем мокрая.

— Вот горе луковое! — услышала его крик. А потом он, выскочив из подъезда, подбежал ко мне и поднял на руки.

— Маша! Ты на ногах стоять умеешь? Больно?

— Немного, это солнце ослепило, понимаешь? К тебе на ты можно?

Я так была ему рада. Очень очень.

— Можно. Мы с тобой друзья, как я понимаю. Домой?

— Нет, Володечка, я тебя буду Володечкой называть, мне так нравится.

— Называй, а я тебя буду звать — горе луковое. Что тебя, земля не держит? Так домой к бабушке?

— Нет. Бабушка заругает. Мне в школу надо.

— У тебя юбка грязная, Машка-замарашка.

— Вот и ты туда же, и ты дразнишься,- на глаза навернулись слезы.

— Не, Маш, это я так, чтобы настроение тебе поднять. Пошли к бабушке. Юбку поменяешь, а я пока оденусь и по дороге на работу отведу тебя в школу.

— А ты не можешь Насте сказать, что ты мой папа?

— Папа? А где твой папа?

Я лишь пожала плечами.

— У меня нету папы и не было никогда.

— Так не бывает, Маша. У всех людей есть два родителя: папа и мама.

— А у тебя?

— И у меня есть. Только живут они в другом районе, а я — здесь. Потому что, когда дети вырастают, они должны жить отдельно от родителей. Ты в школу опоздала, болтушка. Пошли к бабушке и потом — ко второму уроку.