Мечта по наследству

Мечта по наследству

А где-то пролетают поезда –
маршрутом – в Никуда из Ниоткуда.
Так жизнь проходит – в ожиданье чуда,
которого не будет никогда.

Ольга Русакова

В руках у Витьки Сапрыкина дрожал стакан, наполовину наполненный янтарного цвета искрящимся алкоголем. Перед глазами у него лежал лист, вырванный из календаря с русскими красавицами в национальных нарядах за ноябрь месяц.
Цифра одиннадцать была трижды обведена красным фломастером.
Набычившись, Виктор тупо уставился в календарь. Пьян он не был: алкоголь ещё не успел подействовать, но голова тем не менее была мутная.
– Почему, почему, по-че-му-у-у… почему она не могла дождаться одиннадцатого ноября, я же обещал – всё будет, всё… что мы обязательно поженимся. Я же люблю её, дурру глупую, – шептал он, чувствуя, что не в силах сдержать слёз.
И тут же сам себе отвечал, – потому, что клинический идиот. Потому, что Люся – не собственность, потому, что нельзя так долго испытывать терпение. Даже она, такая покорная, такая снисходительная и правильная, не сдержалась… как же так, Люсенька, как же так!
Его работа была связана с постоянными командировками. Уезжал надолго, постоянно зачем-то изворачивался, врал, что альтернативы нет, что от этих поездок зависит профессиональный и карьерный рост.

А она ждала. Ждала и верила. Потому что любила.
Три дня назад, когда Витька приехал после очередного редакционного задания, Люся, ни слова не говоря, вынесла в коридор чемодан, совсем новый, по виду дорогой (наверно специально купила, чтобы унизить), и безмолвно показала глазами на дверь.
Витька по привычке попытался её облапить, прижать. Люся ведь девушка доверчивая, отходчивая. Сколько уже у них было этих тихих размолвок. Он ведь не муж, даже не жених ещё по большому счёту, просто друг. Что с того, что они почти два года встречаются, что полгода спят в одной постели!

– Ну, потискал слегка Алиску, – размышлял он, – я ведь никому ничего не должен. Или должен?
Жениться-то в ноябре обещал, даже день свадьбы назначил. На полном серьёзе. А тут такая неприглядная оказия.
Ещё большей неожиданностью стало известие о том, что его нашла Светка, одноразовая любовь из давнишней командировки, что она пытается что-то там предъявить.
Витька ещё надеялся, что удастся всё уладить: ведь свечку над ним не держали, девчонки сами в его постель прыгали, а на горячем его ни разу не поймали. Нет у Люськи ничего, кроме подозрений и предположений, которые аргументами не являются.
– Вывернусь, – думал Витька… и ошибся.
На этот раз всё было предельно серьёзно. Были у Люси основания, дающие право дать отставку, были неопровержимые доказательства. В строку легли и давнишние бездоказательные грешки, которые из размытых эскизов в один момент превратились в детализированные цветные фотографии образа жизни героя любовника.
Они уже жили вместе, когда друзья пригласили Витьку на мальчишник, а сами втихаря позвали подружек без комплексов, чтобы разбавить сухое мужское общение пикантными специями.
Под стимулирующим действием алкоголя любая незаметная на трезвую голову девица, которая руку с груди не сбросит и губки алые подставит – королева.
Витька ведь не мальчишка, знает толк в интимных приправах, в пикантных пряностях, имеет опыт страстной эротической кулинарии. Посолил, поперчил, поджарил, где надо. Короче, покувыркались малёк с одной, потом с другой. Возможно и с третьей. Он толком не помнил, что было, чего не было, но факты – штука упрямая: помада на рубашке, засос на шее, трусы наизнанку…
Люся смотрела на него воспалёнными обидой глазами, чувствуя подступавшую к горлу истерику, закипающую в душе обиду и неспособность понять – почему, зачем?
– Ты… ты… уходи!
– Клянусь, любимая, ничего не было… абсолютно. Подставили. Я выпил, без привычки захмелел. Закуски было мало, а пива и вискаря перебор. Я всё на свете смешал. Что потом было – не помню. Обещаю – больше такого не повторится. Давай… давай в ноябре поженимся.
Верить Витьке было нельзя, но очень хотелось. Или жалко было: упущенного времени, потерянной напрасно невинности, себя тоже.
– Ты… правда хочешь на мне жениться или манипулировать моим доверием пытаешься?
– Никаких или, любимая! Хочу, вот те крест – хочу! Потому что люблю. Люблю, люблю, люблю! Тысячу раз люблю, ты мне веришь?
Глаза у Люси тогда были такие… растерянные что ли. Нет – озабоченные, задумчивые. Не забыть Витьке вовек этот взгляд. Словно на Голгофу с крестом на плечах собиралась подняться, будто прощалась с чем-то очень важным навеки.
Витька тогда так старался, что сам поверил в искренность своих слов.
Как же он тогда любил Люсеньку, как любил!
Целый месяц любил, пока не послали его в очередную служебную командировку.
Там были такие девочки – закачаешься: ноги от ушей, груди как теннисные мячики, губки бантиком и совершенно никаких комплексов.

От такого подарка отказаться мог только патологический придурок в пятом поколении.
У Витьки был дед, Савелий Макарович, почти глухой дед. Он забыл, как ходить, почти ничего не ел, но на память не жаловался. Свою жизнь дед воспринимал как “стремительный бал”, чем гордился и постоянно выпячивал неоспоримые мужские достоинства.
– В молодости я, Витенька, славным казаком был. Работать любил. Умел… руками и головой… всё на свете. Любил и ненавидел в полный рост, силён был, ловок, не в пример вашему хилому поколению.
В этом месте он обычно оглядывался, требовал приблизиться на безопасное для распространения слухов расстояние, чтобы высказанная им шёпотом вселенская тайна не была случайно услышана Витькиными родителями.
– Шешнадцать, внучёк… шешнадцать целок самолично оприходовал. И ищо бы столько совратил, да встретил на свою беду Марфу Егоровну, бабку твою непутёвую, ни дна ей, ни покрышки! На ей, проклятущей, мой победный счёт и завершился. Самое обидное, что не я её, бабку твою раскупорил… порченую уже взял. Никак приворожила, вражина! Ну да ладно – то дело прошлое. Околдовала меня, зараза, в полон взяла и фамилии не спросила. Ходил я за ей хвостиком, умолял колечко в дар принять… за единый поцелуй. Так до свадьбы и не дала ни разу… ш-шалава! Потом поздно было бисер метать. Штамп в паспорте и половина деревни родни на свадьбе не позволили включить заднюю скорость, а там и маманя твоя – оторва шалопутная, в пузе у Марфы зашевелилася.
– Дед, ты эту байку мне уже раз двести рассказывал, знаю, что дальше будет.
– А ты ишшо, ишшо послухай, чтобы ошибок моих не повторять… умнее будешь. Дед дурному не научит. С бабами, особливо с теми, что глазки строют, а дотронуться не дают, шуры-муры никогда не крути. От их, срамниц, все наши мужчинские беды проистекают. Та, которая сразу губки подставила, через день либо два и ножки раздвинет. Таких девок стеречься нечего – безобидные они, правильные. Сами живут и мужчинов не обижают. Опасаться нужно других, которые целомудренность изображают, а на деле интриги плетут, как бабка твоя… и планы за наш счёт на всю оставшуюся жисть строят.
Обучил Савелий Макарович внука, вручил ему в руки посох дамского угодника и в путь по срамному интимному бездорожью отправил.
Витька оказался способным соблазнителем, хотя сам деда считал похотливым чёртом. Рассказы деда возбуждали мальчишку, рождали неуёмные фантазии.
Говорят, мысли материальны.
Мечты переплюнуть рекорд деда по части любовных похождений начали воплощаться в реальность в пятнадцать мальчишеских лет. Первой его женщиной стала не вполне вменяемая дама лет тридцати, пасшая за деревенской околицей своих коз.
Как там что получилось – никто не знает, но бегал Витька к глупой бабе целое лето, пока занятия в школе не начались.
Там его настигла первая любовь. Потом вторая… и сразу третья.
Витька понял, что дед, скорее всего, врал, потому, что дальше поцелуев в губы, иногда ласк до пояса, никого из девчонок уговорить не удавалось.
Ну и бог с ними. Зато была любвеобильная пастушка, которая ждала и жаждала свиданий, хотя это было совсем не то, о чём Витька фантазировал.
По-настоящему мечты стали сбываться, когда он заканчивал институт.
То ли Витька к тому сроку возмужал, то ли девчонки созрели для любви всерьёз, но отказывать почему-то стали редко. Правда целок, увы, встретить ему так и не довелось.
Жизнь и правда превратилась в “стремительный бал”, кого только он “на кукан” не насаживал: худых и не очень, блондинок и рыженьких, татарочек и молдаванок.
Но тут на горизонте появилась Люся: строгая, интеллигентная, правильная. Какая-то не такая, не от мира сего.
Она с удовольствием бегала к нему на свидания, ходила на танцы, в кино, в кафе мороженое. Пару раз сидели в обнимку на берегу реки почти до утра… и всё!
Для опытного любовника это было равносильно сокрушительному фиаско, позорному, унизительному, но вежливому отказу считаться с ним как с реальным мужчиной.
Витька помнил уроки деда, который предупреждал, предостерегал опасаться недотрог.
– Вот ведь лешак окаянный, – ворчал про себя Витька, – наколдовал, накаркал. Откуда он знал, что Люська такая, что зацепит меня, как его моя бабка? Ничего, я упрямый, и эту веточку обломаю.
Уговорить, уложить, расплющить, разорвать в клочья первую и единственную в своей жизни девственность Витьке всё же посчастливилось. Правда, на это ушло почти полтора года, но сей факт в записи книги судеб не стереть никогда.
Было, свершилось!
Тогда он первый раз обещал к ней переехать, намекал на скорую свадьбу, не отпускал из объятий и твердил как безумный слова любви. В которые не верил.
Не переехал, не женился, перестал приглашать на свидания, но на огонёк заглядывал регулярно.
И не только к ней.
Давно замечено, что счастливый человек обладает свойствами магнита. На влюблённого мужчину как мотыльки на яркий свет слетаются дамы, переполненные мечтами, романтическими иллюзиями и грёзами.
Любвеобильные леди великодушны: заботливы, покладисты, безотказны, доверчивы… и необычайно щедры. В недрах их восторженной интимной физиологии скапливается столько нерастраченной энергии, что её хватает буквально на всех.
Витька не упускал возможности напитаться теплом и нежностью на дармовщинку: считал внедрение своего террориста во влажную глубину очередной жертвы исконным мужским правом, даже в некоторой степени обязанностью. Вон их сколько, неприкаянных одиноких женщин, жаждущих любви.
Непонятно было одно – почему их не замечают?
О Люсеньке Витька не забывал никогда. Если честно, вгрызаясь в напряжённую скользкую плоть очередной страдалицы, он всегда думал только о любимой и возбуждение своё от мимолётных побед как победное знамя всегда нёс к ней… пока не остыло.
В конце концов, Витьке надоело смотреть в Люсины укоризненные глаза, он решился встать на колено и возвестить, что готов быть не мальчиком, но мужем.
Впрочем, так было намного проще застолбить за собой сектор приз. И соблазнов вроде бы меньше.