Медовая песня

Медовая песня

Девушка, которая встретилась мне под дождем в самом начале весны, была песней.

Мокрая, с покрасневшим носом, в облипающей тело кремовой блузе, в расклеивающихся дешевых балетках. Сначала я подумал:  зачем  при такой погоде она вышла на улицу в таком наряде? Потом я подумал: она самая милая.

Просто самая милая.

И сразу захотелось обнять, согреть, высушить. Хотя бы просто спрятать от дождя и укутать в полосатый шарф, подаренный женой на день рождения.

Я привез ее домой.

Ожидал возмущения и ревности Элис, подросткового непонимания Елены, стеснения и пряток маленького Тэдди. Но все только повторяли: какая красивая.

Раздели ее, обмыли и высушили, нарядили в старое платье Элис – туда она уже давно не влезала.

Словно я им куклу принес, удивительную игрушку, ради которой забыты вечные семейные склоки, и можно вместе – всем вместе – делать одно дело. Как с рождественской елкой.

А девушка молчала, иногда улыбалась, иногда смотрела серьезно – и была единственным человеком, чей цвет глаз мне запомнился. Потому что – как мед. И волосы – до плеч, рвано стриженые, тоже – как мед. И губы – цвета, конечно, обычного, бледно-розового, но, кажется – сладкие, как мед.

 Элис отвела меня в сторону, руки в бок поставила, и сказала: только не вздумай в нее влюбляться. Привел и спасибо, но не дури, не мальчишка уже.

Легко ей говорить.

Зря я ее, мою медовую девушку, привез домой, нужно было снять квартиру – чтобы она только для меня была.

Елена подошла. Она смыла свой дикий макияж, черную подводку и тени, делающие ее похожей на неформалку, сказала: спасибо, папа. А то я уже на полном серьёзе подумывала резать вены или бежать из дому с байкером – чтобы вы хоть как-то обратили на меня внимание.

На меня в детстве внимания обращали куда меньше – и ничего. Елена просто ненавидит свое имя – кому-то в школе пришло в голову ее однажды поддразнить немножко. Всего однажды, а в результате куча комплексов и отрицание всего мира. Дети такие странные.

Тэдди просто подошел и обнял меня.

Нужно сменить ему очки. Потому что круглые очки – даже как у Гарри Поттера – делают нашу семью окончательной пародией на глупые семейные комедии.

Нужно было как-то назвать нашу гостью – у меня от нее теперь в голове один мед. И липко, и дурно, и сладко-счастливо.

А может это потому, что все улыбаются, и в доме убрано до блеска, и все вместе на кухне, а не сидят по комнатам с ноутбуками и планшетами. Смотрят умиленно, как она ест блинчики с джемом, посёрбывает апельсиновый сок.

А мне интернет все-таки нужен. Нашел в гугле, как будет мед на латыни – Мэль.

Ее имя Мэль.

А ночью была песня.

Мы слушали в кровати, Элис обнимала меня, в свете ночника я видел слезы в ее глазах, наверное, ее глаза тоже красивые, и губы сладкие – ведь зачем-то я взял эту женщину в жены. Но песня – в ушах, а перед глазами – Мель.

Наверное, я сошел с ума.

Я взял на работе отпуск – впервые за три года – сказал: побыть с семьей.

На самом деле – побыть с Мэль. Полюбоваться, просто полюбоваться ей, вдыхать ее аромат, изредка касаться.

Элис была счастлива, но самую малость нервничала, когда ловила случайно мой слишком одурманенный взгляд. И все повторяла: не дури, не порти все опять.

Пожалуйста – просила.

А я любил  – не только днем, но и ночью; не слышал песни, а грезил Мэль.

Зачем она такая бесконечно милая?

Она же просто песня.

Потом Лена, вернувшись со школы, принесла синий цветок, некрасивый, больше похож на сорняк, и сказала, смеясь: это аконит. Это меня так пытались постебать, а вышло тупо, потому что сеттинга толком не знают. Аконит против оборотней, а не вампиров.

Я ее совсем не понял, зато видел, что теперь все  нормально. Даже краситься нормально стала.

А Тэдди попросил разрешить сходить в парк развлечений вместе с семьей нежданно обретенной подружки по детской площадке. Семья там хорошая – пусть веселится.

Элис немного похудела, стала ухаживать за собой – укладка, свободные платья вместо обтягивающих лишние жиры джинсов.

Все потому что спали мы под самую прекрасную песню.

Мэль, казалось, приболела. Или одному мне так и казалось? Тень под глазами, и улыбок все меньше, взволнована как будто, и сбегает постоянно. Не желает со мной в одной комнате быть.

Будто это не я ее сюда привез?

Так бы под дождем и растаяла медовой лужицей.

И Элис все одно и то же, одно и то же, одно и то же повторяла.

Но, черт, как не понять? Что можно поделать с мечтою, желанием?

Я ведь держу себя в руках, играю по правилам, не трогаю ее совсем.

Тэдди откуда-то тоже принес цветы – тоже синие. Целый букет, будто сорванный с чьей-то клумбы. Элис сказала, что это дельфиниум, и поставила в вазу на столике у дивана, где засыпала Мэль.

Ночью я услышал в песне фальшь. Элис разрыдалась: видишь, что ты делаешь!  Я же стараюсь, из-за всех сил стараюсь, неужели тебе на меня, на детей так плевать? Зачем ты тогда ее привел? Поиздеваться?

Я отвернулся и заснул, а Мэль была в моих снах. Я вкушал ее мед.

Сколько времени прошло?

На заднем дворике уже зацвел рододендрон – пышные, лиловые цветы.

Мэль, маленькая, исхудавшая, в старом платье Элис, словно в бесформенном балахоне, трогала длинным пальчиком сиренево-розовые лепестки, волосы сияли расплавленным золотом на солнце. Тогда я не сдержался и подошел к ней. Поцеловал – как тысячи раз во снах.