Медвежий след

1.

Даша возвращалась домой в слезах, мокрые ресницы склеивались на весеннем морозе, руки и ноги озябли и кончики пальцев начинали неметь, снег попал внутрь старых, плохо завязывающихся вокруг обмотков, поршней. Ноги становились мокрыми. Обрëмканый зипунчик тоже не сильно грел. Солнце садилось. Накануне пришёл мороз, задул ветер, повалил снег, закрыв всё мокрым белым покрывалом, местами обледеневшим, скользким и ранящим. Девушка провела в лесу весь день в поисках козы, убежавшей со двора, где она утром оставила ей свежей, только проклюнувшеся травки. Милка как-то пролезла через щель между калиткой и забором и побежала за носом своим, почуяв весну, начинающую пробуждать зелень на земле и почки на ветках.
Даша, выйдя из кухни, увидев, что загончик приоткрыт, а следы козы по снегу идут в лес, быстро, как можно тише, оделась и побежала по снегу, с колотящимся сердцем, обмирая, представляя себе, что будет, если с козой что-то случилось.
Она брела пару часов, теряя след, зовя:
- Козя, Милка! Ми-илка?! Где ты, дурочка?
Наконец, дошла до оврага и увидела кровь на снежно-зеленом спуске. Замерла. Стала оглядывать вокруг, стараясь не хрустнуть. Увидела медвежий след. И кровь неподалёку, как будто волочил по снегу тушку. В глазах почти потемнело, стараясь дышать, но не громко, Даша повернула и пошла назад, потихоньку ускоряясь, сначала держалась на страхе, а потом начала всхлипывать, и уже в голос рыдать, сквозь ком в горле, пришмыгивая носом.
Так и дошла до дома, уже почти равнодушная к тому, что может её ожидать.
В доме было тепло, но она далеко не сразу будет оттаивать, примерзла знатно.
Сняв зипунишко, который мама когда-то носила, она осторожно повесила его в сенях. Поршни были мокрые насквозь, кожа старая, местами стёрлась. Завязки обремкались. Тоже мама носила... А бабушка папина шила. Хорошо у неё получались, только ходить в них по снегу не очень.
Платок был тёплый, не хотелось его снимать. Обмотала плечи и спину. Если побьет, может, не так больно будет.
Вошла в горницу, Паня сидел в своём углу, на одеяле, играл с маленькой тележкой. В проёме из кухни показалась тётя Аглая. Её лицо было неподвижно, маленкие карие глазки утонули под сморщенными бровями и нависшими веками, тонкие губы плотно сжаты. Она встала и буравила взглядом, полным холодной ненависти Дашу, потом выплюнула:
- Ну чë? Потеряла Милку? Кулëма! Говори, гада мерзкая!
- Кровь нашла, в овраге. И след медвежий. Уволок он Милоньку... Тётя Аглая, прости, не знала, что может она пролезть!
- Ах ты не зна-ала! Чë делала-то? Дрыхла?
И мачеха схватила Дашу за шиворот да мотнула прямо на стол. Девочка стукнулась об лавку, упала на колени и прикрыла голову, терпя удары по спине и рукам.
Она уже не в первый раз сносила побои. И за более мелкие провинности попадало. А тут - коза убилась. Да это большое несчастье для всех них. Только виновата, как всегда, она одна...
Когда Аглая выдохлась, исчерпала весь запас своих ругательств, обозвала её и её мать всеми грязными словами и ушла в кухню, тихо подвывая, что теперь они все с голоду сдохнут из-за кулемы-верьтихвостки, Даша сползла на половик и закрыла глаза.
Впервые за свои пятнадцать лет она не хотела жить.

На следующий день Аглая, одетая в тёплый тулуп и валенки, с мотком крепкой пеньковой верёвки в руках, сказала Даше одеваться и выходить.
Девушка поняла, что будет плохо. Стала просить:
- Тётя Аглая, ми-иленькая, не заводи в лес! Не придёт медведь! Весна уже, он уйдёт!
- Иди, гада мелкая! Из-за тебя мальчишке есть нечего! А как медветь ево унюхат? Как уберегчи-то ево? Иди! Сама натворила!
- Я сама уйду! Дай утти! Не привязывай!
- Иди, давай! А не то топор возьму, да кровь ещё пушшу! Веди.
Даша, подвывая от страха, пошла впереди, к оврагу. Её колотило крупной дрожью.
Недалеко от медвежьей тропы, где появился ещё один след, Аглая привязала её к берёзовому стволу, посмотрела прямо ей в глаза, ненавидящим взглядом:
- Вся в мать свою, ведьму! Одно горе от тебя! Стой теперь, жди свово суженого, снегурка! - она плюнула падчерице под ноги и пошла назад.
Сначала Даша плакала. Тихо, почти молча. Она пробовала тереть верёвкой об сучок, но пока ничего не выходило. Движение получалось очень маленькое, кисти рук уже онемели. Ноги тоже были завязаны, шевелить не получалось.
Постепенно она промерзла, её живот и грудь свело судорогой, дыхание получалось рваным. Она выдыхала с плачем, или воем. Потом и это прошло, стало спокойнее, глаза начинали закрываться, она несколько раз судорожно зевнула, появилось безразличие. Похоже, она замерзала.
Даша теряла сознание, засыпала.
Она почти не осознала, как к её дереву вышел большой бурый зверь, сделал круг, принюхиваясь, потом подошёл ближе, встал на задние лапы, втянул носом воздух напротив лица девочки. Потом начал вдруг ковырять пеньковую верёвку сзади острыми когтями, ковырялась только кора дерева. попытался разгрызть, поворчал, потому что не удалось. Отошёл на несколько метров, повернулся вокруг оси и обернулся нагим человеком - молодым парнем, тоже почти подростком. Переступая по мокрому снегу босыми ногами, он наклонился над узлами, долго их мутузил озябшими пальцами, наконец, развязал. Подхватил повалившуюся девушку под мышки, опустил на землю, отошёл, обернулся медведем и, бережно подхватив лёгкое тело, понёс за овраг, в еловую чащу.