Мертвая рыба

Глава 2. Таинственная записка

Виллем быстро дошел до паба, но перед дверью остановился. Стоит ли переступать порог? Возможно, Клэр права, и без того в последнее время череда несчастий обрушилась на их головы, так зачем ввязываться в какое-то мутное дело? Но в памяти всплыли слова старого рыбака “По течению плывет только мертвая рыба”. Да, все так! И плывет она не долго. Сначала всплывает — потом тонет.

Вильям почти физически ощущал, как Амстердам затягивает их с Клэр в темный омут нищеты. Скоро не будет хватать денег, чтобы оплатить и то скромное жилье, в котором они оказались сейчас. И что тогда? Устраиваться на угольную фабрику и получить угол в бараке? Нет! Виллем так крепко сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Не будет этого! Он должен изменить все, должен сопротивляться, а не плыть по течению.

Он глубоко вдохнул, прежде чем войти. Тяжёлая дверь скрипнула, впуская его в полумрак, наполненный запахом пива, табака и старого сырого дерева — запах нищеты, разрухи, затхлости, всё то, чего он когда-то старался избегать. В то время его жизнь казалась ему яркой и полной возможностей, он и подумать не мог, что однажды окажется в таком месте.

Виллем замер на пороге, позволив глазам привыкнуть к полумраку, который царил внутри. Прежде чем сделать следующий шаг, он невольно вспомнил совсем другие, более светлые времена. Те времена, когда их с Клэр жизнь казалась стабильной и защищённой, несмотря на послевоенные трудности.

После окончания университета он сразу получил работу в солидной строительной компании и снял достойное жилье. Тогда Клэр смогла переехать из Хаарлема, где у них ничего не осталось, кроме могил любимых родителей. Виллем уговорил Клэр продать дом. Скромное жилище в Хаарлеме казалось ему лишней обузой, Виллем собирался обосноваться в Амстердаме. Они с сестрой отлично устроились в Ривьеренбюрт на улице Рузвелтлаан (Rivierenbuurt, на Rooseveltlaan)

Это было место, где жизнь в солидных, пусть и не таких роскошных как в центральных районах домах, текла спокойно и размеренно.

Улица была вымощена брусчаткой, а тротуары, посыпанные мелким гравием, всегда оставались чистыми благодаря стараниям дворников. Густые кроны деревьев летом создавали прохладную тень, а осенью украшали Рузвелтлаан золотыми и красными листьями. Напротив домов, вдоль улицы, тянулся канал, чьи тихие воды мирно отражали фасады зданий и деревья. Лодки, привязанные к берегам, лениво покачивались на воде, добавляя в этот пейзаж ещё больше спокойствия и умиротворения. Канал был неотъемлемой частью Рузвелтлаан, связывая её с остальным городом и добавляя жизни особенный амстердамский шарм, который так ценили жители, и который теперь казался Виллему чем-то далёким и недостижимым.

Каналы в Йордан были грязными и темными, они не отражали ни яркого света, ни ухоженных домов — их поверхность покрывали маслянистые разводы и мусор, который копился годами. Лодки здесь, если и были, то утлые и обшарпанные, а по большей части представляли собой ржавые, полузатонувшие обломки, давно позабытые хозяевами.

В темных, застойных водах плавали отбросы, гнилые овощи и прочий мусор, который скапливался вдоль берегов. Иногда, в моменты абсолютной тишины, Виллему казалось, что он слышит, как по воде что-то шлёпает или перемещается, словно в глубинах канала скрывается нечто живое и неприятное.

Но самые жуткие слухи ходили о том, что в этих каналах иногда находили трупы. В ночи, когда туман стелился над водой, среди мрачных, грязных стен могло всплыть тело несчастного, чья жизнь оборвалась в этих тёмных уголках города. Здесь, в Йордан, каналы не были символом уюта и порядка — они стали молчаливыми свидетелями человеческих трагедий, поглощающими всё то, что отказывался принять остальной город.

Для Виллема этот новый мир был чужд и враждебен. Каналы, некогда дарившие ему чувство умиротворения и связи с природой, теперь вызывали лишь отвращение и тревогу. Они были теми самыми водоёмами, в которых могла утонуть любая надежда на лучшее будущее, растворившись в грязи и мраке. В Йордан даже вода казалась тяжёлой и мрачной, как само существование в этом месте.

Боже! Как же это случилось? Где те дни, которые начинались с утреннего света? Он мягко проникал сквозь занавески, а запах кофе, сваренного Клэр, разносился по комнатам, пробуждая радость и желание созидать.

Где те вечера, когда сидя у камина Виллем слушал как Клэр за вышивкой тихо напевает старые песни. Он отдыхал после долгого рабочего дня. Их жизнь казалась ему такой простой и понятной. Будущее было распланировано на месяцы вперед, и ван Бек чувствовал себя уверенно.

Милая Клэр! Её хрупкая красота и тихая, но твёрдая воля наполняли дом теплом. Она занималась вышивкой и кружевом, и их квартира была украшена её нежными работами. Где все это?! Клэр больна, Амстердам убивает её, день за днем вытягивая последние силы. Клэр надо увозить в Швейцарию, в горы…

Скоро она сляжет. В Йордан — это смертельный приговор. У Виллема не было денег на хорошего врача. Да и какой врач из их прежнего окружения захочет иметь дело с семейством ван Бек?

Руки Виллема снова сжались в кулаки. Когда потеря работы заставила их покинуть уютный дом на Rooseveltlaan и переехать в дешёвую комнату в Йордан, те знакомые, кто ещё недавно приветствовал брата и сестру ван Бек на улице, начали отводить глаза и ускорять шаг, не здороваясь, боялись заразиться неудачей как проказой. Прежняя жизнь рушилась на глазах, словно карточный домик.

Теперь запахи пива и табака, скрип старого дерева и ощущение запустения стали новой реальностью для Виллема. Он сделал шаг внутрь, оставляя за собой воспоминания. Надо запретить сознанию цепляться за них! Чтобы не всплыть, как мертвая рыба в грязном канале.

Время было позднее, в тусклом свете несколько завсегдатаев пили своё пиво, но никто не обратил внимания на Виллема. Всего лишь ещё один призрак в этой забытой ангелами обители.

Ван Бек огляделся, пытаясь определить кто из этих людей мог бы пригласить его сюда. Те два рыбака? Нет, они обсуждают что-то и уже пьяны. Третий заигрывает с рыжеволосой девицей. Может быть кто-то из официантов, или сам хозяин заведения? Виллем хотел подойти к стойке, но тут его взгляд задержался на мужчине с жидкой бородкой, который сидел за кружкой пива в самом темном углу, низко склонившись над столом. Он выглядел так, словно не хотел привлекать к себе внимание. Его одежда была мятой: старый потертый плащ, явно не по размеру, свисал с плеч, как мешок, а брюки были запачканы угольной пылью. Заметив, что Виллем смотрит на него, мужчина надвинул кепку пониже на лоб. Эта кепка, видавшая лучшие времена, была словно щитом, которым он пытался оградиться от посторонних взглядов. Ван Бека это насторожило. Мужчина явно не хотел, чтобы его лицо запомнили.